Вазкор, сын Вазкора (1978)

Так моя мать сидела одна, разбухая от семени Эттука, и страх, который однажды ясно читался в ее газах, спрятался где-то глубоко в ее мозгу. Котта приносила ей лекарства, и она надменно выпивала их, не произнося ни слова. Даже ее муж не приходил больше к ней. Он не хотел ее больше. Если бы она принесла ему еще одного мальчика, ее благополучие расцвело бы, как пышный цветок, но если это будет девочка или болезненный мальчик, ее не ждало ничего хорошего. Возможно, она видела себя повторением судьбы Чулы, но у Тафры не было ни родителей, ни друзей. Что до меня, то узы были порваны.

В те месяцы моего триумфа, моего голода и страстного предвкушения над моей матерью Тафрой сгустились тени, чернее Ночи Сиххарна.

Я женился на Демиздор по обычаю племени в кольце огня, перед Силом.

Он не хотел, но я заставил его. Я чувствовал свою силу в тот год и знал, как ею воспользоваться. Он вращал глазами и брызгал слюной, выплевывая свои заклинания через оскаленный рот, но обвенчал-таки нас.

Я позаботился, чтобы моя свадьба не была похожа на другие. Я преподнес много подарков и принес к столу много мяса убитых мной самим зверей и бочку крепкого малинового напитка, которую увез после налета на городской дворец-форт и сохранил. Я подарил Эттуку одну из моих городских лошадей, и он натянуто усмехнулся. Две или три кобылы собирались жеребиться, так что это не было для меня большой потерей.

Я сказал Демиздор, чтобы она надела серебряную маску-рысь, и цветочки из янтаря в ее топазовых волосах выглядели почти красными. Моуи пришли со своим вечным обменом, и я достал у них материю, тонкое белое полотно с зелеными и бронзовыми полосками. Мока, выбиравшая материю, тараторила им про Демиздор, гордясь достоинствами моей новой невесты, как она гордилась бы новым бронзовым котлом. Мока была довольна тем, что имела: своим мужчиной, детьми и домашним очагом. Демиздор была военным трофеем, чем-то, что увеличивало мое процветание и поднимало статус. Для Моки, может быть, Демиздор не была даже человеком, просто еще одним богатым приобретением для украшения палатки.

Руки Демиздор блестели бронзовыми и серебряными браслетами, а шея — золотыми обручами. Она вошла ко мне в огненный круг подобно дочери вождя. Но за открытыми прорезями маски ее зеленые глаза блестели презрением. А с другой стороны, когда я взял ее за руку, она дрожала, и грудь ее вздымалась под кисейной тканью, как от бега. Она хорошо знала, что ее ждет.

Я был рад, что заставил ее ждать, дал время погореть немного, как горел я сам.

Свадебный пир устраивается для мужской половины вокруг центрального костра крарла. Задолго до его окончания невеста идет в палатку, и вскоре жених встает и отправляется вслед за ней.

Скачущие огни костра, крики и тосты и переходящие из рук в руки чаши были бессмысленной интерлюдией между отбытием моей женщины и моим уходом к ней. Когда я поднялся, ночь окутала меня, голова моя звенела, и на всей земле была только одна дорога, та, что вела меня к ней.

Ряды палаток были темными и пустыми, только кое где светились красным светом жаровни да какая-нибудь женщина суетилась, припозднившись со своей работой. Свет горел только перед палаткой Котты, и она сама сидела перед лампой. Когда я проходил мимо, слепая женщина безошибочно окликнула меня по имени.

— Тувек, прежде, чем ты пойдешь туда, куда ты идешь, лучше тебе узнать кое-что.

Я рассмеялся, я был немного пьян — от возбуждения, а не от вина.

— Ты думаешь, я не знаю своего урока?

— Я думаю, ты знаешь его достаточно хорошо, — сказала она. — Ты не знаешь другого.

— Чего же тогда? Давай, Котта, я ждал этого несколько дней. У ночи только часы, и я не хочу терять их здесь.

Она встала и приблизилась ко мне.

— В моей палатке, — сказала она, — эшкирянка говорила со мной, как женщина с женщиной в час нужды. Она из благородного рода, рыцари и супруги их королей. Она была подругой одного из золотых масок, которые бросились на свои кинжалы в крепости: принца. Она считала это почетным, а ты лишил ее этого…

— Это прошлое, — сказал я. — Теперь наступает будущее.

— Может быть. Птица в ее груди трепещет крыльями из-за тебя, но голова осуждает ее. У меня в доме много лекарственных эссенций и ядов. Есть маленький каменный кувшинчик, одна-две капли из него хороши против боли в ногах у стариков, но если больше одной-двух капель, сердце остановится. Твоя эшкирянка расспрашивала меня об этих вещах и, поскольку она будет женой сына вождя, я ответила ей.

У темноты выросли острые края, и вино скисло во рту.

— И что же, Котта?

— Каменный кувшинчик ушел с твоей невестой, — сказала Котта. — Она взяла его. Она знает, что Котта слепа, и думала, Котта не заметит. Но у Котты свой способ видеть.

Я застыл, отупев от ее новости. Ярость белой волной захлестнула глаза.

— Значит, она отравит меня, — сказал я. — Но умрет она.

— Колодец глубже, чем ты думаешь, — сказала Котта. — Я предупредила тебя, чтобы ты остерегался, но испытай ее прежде, чем действовать.

Я уже поднимался по тропинке.