Вблизи сильных мира сего

— Чепуха! — сказал мой собеседник-генерал. — Расстроилась шахиня не из-за какой-то заколки или броши. У неё этого добра горы. Опечалилась Сория из-за дурной приметы. Потеряв шляпу, береги голову!

И генерал, склонившись ко мне, поведал "тайну двора шаха".

Подданные его высочества в смятении. Зреет заговор. Шахиня в большой опасности. Мохаммеду Реза Пехлеви* уже тридцать семь, а у него до сих пор нет наследника. И виновата Сория. Народ ропщет… А тут этот случай со шляпой. Поневоле загрустишь.

Генерал отшатнулся от меня и, скрестив руки на груди, умолк.

— А может, не в Сории причина? — Теперь уже я склонился к его креслу.

— Нет… — отрицательно покачал он головой. — Проверено. И не раз. Сория…

— Проверяли в гареме?

— И на гареме тоже, — улыбнулся генерал. — У Мохаммеда всё о'кей! Шахиня виновата… Народ не доволен. Может всё плохо кончиться. А если с Сорией что случится – и до войны не далеко. Она – дочь влиятельнейшего в Иране человека. Богатейший клан…

Думаю, опасения иранского генерала оказались не напрасными. Вскоре мир узнал, а вслед за ним и мы в СССР, что шахиня тайно бежала из Ирана. Гражданской войны, которой боялся мой собеседник-генерал, не случилось.

Позже дошли сведения, что экс-шахиня Сория снималась в фильмах в Европе. И, кажется, в Голливуде. Но для успеха её артистической карьеры одной красоты (а она была действительно ослепительно красива!) оказалось мало. Фильмы с её участием не имели успеха.

А что же шах Ирана Мохаммед Реза Пехлеви, племянник старого шаха Реза Пехлеви? Как решилась проблема с наследником престола после бегства Сории? Не ведаю.

В 1978 году исламская революция в стране смела шахский трон. Самому шаху отрубили голову и тем самым разрешили проблему престолонаследия. Мохаммед Реза Пехлеви был последним монархом в более чем тысячелетней истории Ирана.

Я жил уже в Москве, когда пришло сообщение о низложении шаха Ирана. Вспомнилась та, двадцатилетней давности, встреча с его генералом и наша беседа на пароходе. Какой была судьба генерала? Судя по иронии, какая слышалась в его сравнении шаха с солнцем, он мог и участвовать в низложении государя. И мне вдруг стало жалко шаха. Не того верховного правителя страны, которого, как и нашего царя, называли кровавым, а человека, которого я видел и даже говорил с ним, когда брал у него интервью о его впечатлениях от пребывания в Сталинграде. Переводчиком был генерал. Что говорил шах? Вероятно, обычные слова о героизме защитников города и мужестве тех, кто его возрождает…

Но запомнилась не эта короткая беседа, а прогулка по Волге. По пути на ГЭС была остановка для купания. Изморённые жарой почти все пассажиры высыпали на пляж. Пароход не покинули только первые лица и их охрана.

Микоян снял пиджак и ботинки и сидел в кресле на верхней палубе. Потом он снял и носки, повесил их перед собой на перила ограждения…

Сцена поразительная. Сидит чёрный, обугленный, как головешка, старичок в белом плетёном кресле, он же "президент великой страны", как его величали иностранцы, и сушит на солнце носки.

Шах приблизился к трапу, но на берег не сошёл, а стоял и смотрел на купающихся подданных из своей свиты и на нас, грешных.

В светлом военном мундире, перехваченном в тонкой талии широким золотым ремнём, роста невысокого, почти вровень с шахиней Сорией. Она тоже ненадолго вышла полюбоваться купанием уже в другой шляпе. Шахиня скоро исчезла. А шах продолжал стоять, положив лёгкую левую руку на бортик ограждения. Прямой, стройный, с ладной, точёной выправкой, какая удаётся только молодым офицерам и почти никогда – генералам.

Лицо тонкое, почти европейское, нос с восточной смуглостью, глаза живые, острые. Я смотрел в них, когда сидел напротив во время беседы в резиденции, и не заметил в них ничего царского или "шахского". Взгляд обычного вежливого и учтивого человека, который ничем не подчёркивает своё величие.

Таким мне и запомнился этот человек, он же шах.

Несоответствие официального "образа" и "оригинала", как я уже говорил, открылось для меня давно. Ещё в беззаботные студенческие годы, в 1947 году, я был участником парада физкультурников в Москве. Так вот тогда дважды мне довелось видеть Сталина и его соратников.

Первый раз – на правительственной трибуне стадиона "Динамо" (трибуна и сейчас на том же месте), а мы, спортсмены, лицезрели вождей с гаревой дорожки, когда в парадном строю проходили мимо них. А затем – с поля стадиона, когда выступали со спортивными номерами.

Через несколько дней увидел великого вождя и членов Политбюро уже в Георгиевском зале, в Кремле, на правительственном приёме в честь Дня физкультурника. Здесь я рассмотрел Сталина (ел глазами только его!) уже подробнее. И был в шоке. Я видел стареющего рыжеватого коротышку с нездоровым, побитым оспой лицом…

Впечатление настолько несуразно-страшное, что я десятилетие, вплоть до разоблачения культа личности Сталина, боялся кому-либо и заикнуться об этом. Через несколько лет, как великую тайну, рассказал брату Виктору. А для него мои "страхи" никакой тайной не были.