Вчера

Сержант милиции уже почти протолкнулся к ним, когда из гущи трамвайного народа последовала союзническая помощь:

— Иностранцы–поганцы, а набрались–то как!.. — нараспев громко возгласила рядом стоявшая бабулька.

Мильтон услышал глас народа. Возможно, он и не знал, что этот самый глас ещё и vox Dei, но мнение тружеников учитывать в своей благородной работе был приучен. К тому же при молодых алкашах стоял подтянутый, скромный, абсолютно трезвый сержант, который, если что, остепенит хулиганов. Поэтому успокоенный мильтон развернулся на 180 и захилял, откуда пришел…

От трамвая до общаги парни бежали легко и резво, как боги, или, по крайней мере, как древнегреческие олимпийцы… И даже никто не заболел.

Скопом, с разгону прорвались через вахту, а сидевшая на входе бабулька даже подняться с табуретки не успела. Она было дёрнулась в служебном порыве, но уронила вязанье и пока поднимала всё это хозяйство, молодая орда беспрепятственно пронеслась мимо, матерясь и гогоча.

Утром вставали тяжело. Один Ёня давно был на ногах, побрился, вскипятил чайник, прибрал на столе, помыл посуду, превратил остатки вчерашнего загульного пиршества в подобие бутербродов. Сенька продрал глаза и тут же их закрыл от стыда. Ну куда он втравил друга? Зачем допустил такой позор?..

Через полчаса, ёжась от утренней прохлады, друзья уже ходко шли к трамвайной остановке. У метро «Парк культуры» встретились с Ниной.

Втроём погуляли по Москве, пообедали в кафешке напротив Центрального телеграфа, провели Ёню на поезд. Выбравшись из душного метро, увидели, что на улице довольно сильный дождь и площадь Белорусского вокзала блестит холодным отсветом уныния… Заняв в зале ожидания дубовую эмпээсовскую скамью, торопливо договорились по возможности писать и держать друг друга в курсе…Истекло время, объявили посадку и, обняв друзей, Ёня поднялся в вагон…

— Ну как тебе мой друг? — спросил Сенька Нину, увлекая её в настоянную на поте и человеческих запахах духоту метро.

— Хороший мальчик, неизбалованный…

— Не то что я?

— Ну ты, это отдельная песня… Ты — мой муж. Ты лучше всех. Но ты пока что не видел трудностей и поэтому твое возмужание ещё впереди. А у Ёни — армия. Это, мне кажется, как наждак, сдирает с мужчины всё лишнее и недостойное… Хотя лучше туда не попадать, говорят знающие люди…

Вечером Горбуновский, естественно, поставил бутылку, но это что, так, символическая цена проигрыша. Коллеги благородно добавили ещё по одной…

И с неделю хохмачи гордились своим вызовом застойным московским нравам, как вдруг им рассказали, что видели, как на днях какой–то хмырь, бренча десятком орденов и медалей, залез на оттяжку Крымского моста и с добрый час собирался спрыгнуть, но потом милиции всё же удалось уговорить его не делать глупостей, за которые орденов не дают. Возможно, его привлекут за хулиганство…

Первого сентября Сенька с энтузиазмом взялся за учебу. Побежали плотно набитые лекциями и сидениями в библиотеке дни. Даже не каждый день удавалось повидаться с Ниночкой. Марь Степанна любезно разрешила Сеньке ещё пожить в тёплом углу…

Но скоро безмятежной учёбе и относительно спокойному течению жизни вдруг пришёл конец. 10-го октября пришли на лекции и узнали, что юридический факультет резко сокращают. Партия решила отречься от сталинских репрессий и в числе других покаянных действий наметила уменьшить карательные органы. Конечно, юрфак, на котором обучалось, с заочниками, десять тысяч человек, невероятно превосходил другие крупные факультеты, например, Нинкин мехмат, где обучалось на пяти курсах всего 400 человек.

Семёна по разнарядке перевели в Московский финансовый институт на учетно–экономический факультет без потери учебного года, то есть с третьего на третий курс. Лучше всего вышло у старшекурсников (4-й и 5-й курсы). Им разрешили параллельно заочно закончить и юрфак. Ещё переводили в Плехановский, в Инженерно–экономический, в Экономико–статистический институты. Семён и его друзья бурно возражали, но всё было бесполезно, как плевки против ветра.

Позже отторгнутые поняли, что списки составлялись с подачи кураторов групп. За каждой группой с первого дня учебы был закреплен специальный куратор. Внешне все очень безобидно, просто некая классная дама для решения мелких вопросов. Очень вероятно, что все кураторы работали на КГБ и студентов просто разрабатывали. Поэтому не только разнузданное поведение было причиной, что их не оставили на юрфаке, но и небрежные разговоры по вечерам, насыщенные «негативными» высказываниями в адрес режима…

Плюсом перевода в МФИ стало то, что бывших студентов МГУ университет обязался обеспечить общагой, так что вскоре Семён снова оказался на знакомой Стромынке и смог экономить на оплате угла у Марь Степанны…