Вчера

Поворачиваюсь к мужу спиной и торопливо взбегаю по лестнице. Факт: аптечка лежит в туалетном шкафу рядом с зеркалом. Прежде чем ее достать, я замираю перед своим отражением. На меня смотрят совсем не те затравленные глаза, что я видела вчера. Зрачки сегодня чище. Но щеки все равно отечные. И кожа вокруг глаз припухла.

Я вчера плакала, перед тем как уснуть. Почти весь день провела в постели.

Я спрашиваю себя: из-за чего? Я изо всех сил всматриваюсь в растянутое зеркалом лицо, надеясь, что на ум мне придут подходящие факты. Но причины вчерашних слез порхают, и их не достать, словно крылья неуловимой бабочки. Я только помню, как рыдала, зарываясь лицом в подушку, и отказывалась есть. Признав поражение, строю соответствующую гримасу – лицо в зеркале хмурится мне в ответ. Вчерашнее несчастье наверняка вызвано чем-то происходившим два дня назад. Но чем?

Я не помню, что происходило позавчера. Просто не могу. Я помню только то, что было вчера.

Меня ждет муж, говорю я себе со вздохом. Достаю из шкафа аптечку и спускаюсь на кухню. Марк сидит за столом, баюкая порезанный палец. Рот по-прежнему искривлен в мучительной гримасе.

– Дай посмотрю. – Я открываю аптечку.

Вытираю кровь ватным тампоном, и Марк дергается. Порез гораздо глубже, чем я думала.

– Нужно сначала продезинфицировать. – Достаю бутылочку с антисептиком и вытаскиваю пробку.

– Да не суетись ты.

– Я не хочу, чтобы у тебя потом загноилось.

– Это просто небольшой порез.

Не обращая внимания на его протесты, я выливаю на рану щедрую дозу антисептика (Марк снова дергается) и заматываю палец пластырем. Марк открывает рот, намереваясь что-то сказать, но потом закрывает и хмурится.

Я целую его замотанный палец, затем встаю и беру со столешницы айдай. Кладу большой палец правой руки на специальную дактилоскопическую кнопку, и фиолетовый диод «ОТКРЫТЬ ВЧЕРАШНЮЮ ЗАПИСЬ» перестает мигать. Скролю до последней записи. Вчера вечером я написала:

11:12. Проснулась с ужасным чувством. Бремя знания давит на плечи. Целый час проплакала в постели. В 12:25 нашла спящего Марка у него в кабинете; разбудила и отдала ему подарок – хотя до дня рождения еще целая неделя. Разрыдалась и снова легла в постель. Забросила все домашние дела – даже сад. Отказалась от обеда и от ужина. Марк несколько раз заходил в спальню с заботливым видом и говорил, что завтра все придет в норму. Он прав. Вчерашний кошмар к утру исчезнет. В 21:15 выбралась на поверхность ради банана, таблеток и двух стаканов виски, потом снова легла в постель.

Точное, хоть и скупое описание всего, что случилось вчера. Но запись не объясняет, почему я плакала. Она лишь предполагает, что вчерашнее несчастье было вызвано чем-то, что случилось два дня назад. Чем-то кошмарным. Я отматываю экран к предпоследней записи.

Гроза до 9:47. После вывела Неттла гулять. Обед из ростбифа с картофелем, в 13:30 съела в оранжерее в одиночестве. Марк попросил принести ему обед в кабинет, чтобы он мог продолжать писать. Поехала в 16:50 на Гранд-роуд, где мы долго болтали с Эмили за чаем с пышками. Вечером никаких событий. Марк вернулся в кабинет, чтобы еще поработать. Сидела, поджав ноги, перед телевизором с остатками еды из микроволновки.

Эта запись меня раздосадовала и даже поразила. Я предполагала, что она хоть как-то прольет свет на причины вчерашних страданий. Вместо этого краткость и какая-то муть. Я еще раз вчитываюсь в каждое слово, но ощущаю ту же пустоту. Марк может знать, что случилось в тот день. В отличие от меня, он дуо – помнит два дня, вчерашний и позавчерашний. Это отличает его от большинства из нас. Из-за этого он считает себя выше.

– Я помню, что проплакала весь вчерашний день, – говорю я, отмечая, что хмурость на лице Марка никуда не делась. – Но не могу понять из-за чего.

Наши глаза встречаются. У Марка в зрачках темный отблеск, смысл которого я не могу постичь. Гнев? Горе? Или страх?

Он отворачивается и, перед тем как ответить, несколько секунд пристально смотрит на цветок орхидеи.