Вчера

— В Москве уже «Правду» разносят, а в этом гниднике сидишь по утрам без свежей газети, не знаешь, куда себя девать…

Петлюк включил радиоприемник, но так как ещё не было семи часов и ни по одной станции не передавали последних известий, он начал обшаривать коротковолновый диапазон. Благо, трофейный «Телефункен» шутя гулял с 13-ти метров. С минуту Пётр Прохорович безучастно, ни хрена не понимая, послушал стремительную скороговорку лондонского диктора, не разобрав, кроме покашливания, ни слова, потом настроился на его соседа, западного немца. Вероятно, работала радиостанция Гамбурга. Почему–то именно Гамбург засел в непростой голове Петлюка со времён школьных уроков по географии. Язык недавних врагов Пётр Прохорович в какой–то, очень и очень далёкой от совершенства мере, знал, и, кое–что понимая, кое о чём догадываясь, уразумел, что сентябрь — последний месяц, когда хозяйки имеют возможность украшать семейный стол свежими овощами. Так спешите, чёрт побери, закупить их побольше и пользуйтесь для этого услугами бюро доставки на дом…

Провернув верньер немного вправо, Петлюк наткнулся на невыносимый гул глушилок и, попрыгав вокруг да около гула, подстроился к «Голосу Америки».

«… затем помощник президента подчеркнул, что у русских нет никаких шансов опередить Соединённые Штаты в колонизации Луны. Пропагандистские запуски спутников и единичные запуски человека истощили ресурсы Советов, в то время как американские специалисты смотрят вперёд и концентрируют усилия на высадке человека на Луне, основного события программы «Аполлон». Как ориентировочную дату отправки человека на Луну помощник президента назвал 1968‑й год.

Только американская высокорациональная техника, которая развилась в образцовой стране свободного мира, способна не ради пропаганды, а в целях бескорыстного научного подвига запустить человека в космос…»

— Нора, ты слышала? «Бескорыстный научный подвиг… свободный мир… наука…» Знаем мы ваше бескорыстие и свободу. Только отвернись, нож под ребро мигом сунете! Хотя знаешь, за что я ценю американскую систему? За внимание к человеку. Никто не задаёт глупых вопросов, какими средствами пользоваться, чтобы стать президентом. И я бы у них стал, поверь, человеком!..

— Знаю. Уже слышала не раз, — ответила Нора, — уверена, что уних ты стал бы самое малое шефом ФБР.

— Фу, дура, я же коммунист, большевик, — сыто ухмыльнулся Пётр Прохорович.

— Ты — коммунист? Ты и слова этого не понимал никогда, Берия днепровский…

— Но–но–но-о-о, девка, не заговаривайся! — Цикнул Питер, протирая носовым платком очки. — Что ты о великих людях знаешь? Ну, не удалось Лаврентию, так с кем не бывает? А могло бы и получиться, если б не предательство. Не попал бы я тогда в вонючий аглоцех…

Нора вспомнила свои первые денёчки с Питером. Тогда он однажды поразил её своей безграничной самоуверенностью.

— Я могу всё, чего пожелаю. Все меня боятся. И это хорошо. Но только ты меня не бойся. Ведь ты мне нравишься.

Норе, тогда ещё обыкновенной Нюрке, было страшно, когда она встретилась тогда с его взглядом, с пустыми и жестокими глазами.

— Я тебя боюсь, ты, кажется жестокий человек, — все–таки осмелилась ответить молодая жена.

— Это хорошо, что боишься, ибо когда боятся, тогда слушаются, подчиняются. Я же хочу, чтобы и ты мне подчинялась, запомни, только мне. Слышишь?..

И почему тогда она не прислушалась к своему разуму, а обрадовалась законному браку с таким важным мужиком?..

Он поднялся, подошёл к старорежимному буфету чёрного дерева, в нише которого, впереди ряда голубых чашек, едва различимо квадратилась рамка с фотографией весёлой девочки лет десяти при пионерском гастуке, закричал бешено:

— Снова пыль с неё не стёрла? У–у–у!.. Змеюка подколодная… Когда уже подлое жало вырву?!

Нора лениво приблизилась и, нисколечко не боясь мужа, отобрала у него портрет и протёрла полой халата.

— Вчера только протирала, не вой! В квартире вообще много пыли, не успеваю, видишь, какая стройка через дорогу… Так зачем же вопить, горло драть? И потом, если разобраться, дочь твоя чихать на тебя хотела, отцом не считает…

— А из–за кого, как не из–за тебя, доярка–голодранка? Только выжидать мастерица, жрать и на абортах скребстись. Тоже мне — красавица писаная, а ребёнка родить неспособна, — послышалось уже за дверьми, которые цокнули язычком замка.