Вчера

Наконец рождественские каникулы окончились. Лина снова моя, почти целый день. Даже когда мы работаем, нас разделяет всего один этаж, и я могу в любой момент пойти взглянуть на нее.

В первое рабочее утро, в автобусе, Лина сказала:

— Прости меня, Шандор, я не могла выйти одна из дома. Коломан работал целыми днями, но, как только я начинала одеваться, чтобы выйти погулять с Виолеттой, он заявлял, что ему тоже невредно подышать свежим воздухом.

— Знаю, Лина, я ведь вас видел. Ничего страшного. К счастью, теперь это кончилось. Все будет как прежде.

И тут Лина говорит чудесные слова:

— Мне тебя не хватало. Я ужасно скучала дома. Коломан со мной практически не разговаривает. Зарылся в свои книги. Даже на прогулке слова лишнего не скажет. Вот я и думала о тебе. Мне было так грустно, когда я замечала твой велосипед. А что ты делал все эти дни?

— Ждал тебя.

Лина опускает глаза и краснеет.

За обедом в столовой она говорит:

— Я тебя до сих пор не спросила, где ты оставил мать. Вы ведь уехали вместе, правда?

— Нет, я уехал первым. Не знаю, что с ней сталось.

— Ее видели в городе на улицах. Извини меня, Тобиаш, но мне кажется, там твоя мать вела ту же жизнь, что и в деревне.

— У нее не было выбора. Но знаешь, Лина, мне очень хотелось бы забыть эту часть моей жизни. Здесь никому не известно, откуда я взялся и как жил раньше.

— Бедный Тобиаш! Прости меня! Ты ведь даже не знаешь, кто твой отец.

— Ошибаешься, Лина, это я очень хорошо знаю. Но это моя тайна.

— Даже для меня?

— Да, и для тебя. Особенно для тебя.

— Может быть, потому, что я с ним знакома?

— Да, потому что ты с ним знакома. Лина пожимает плечами.

— Поверь, мне наплевать, что твой отец — один из тамошних крестьян. Я даже не помню их по именам.

— Я тоже, Лина. Я тоже не помню их по именам.

Теперь мы с Линой можем наконец вспоминать нашу прошлую жизнь во время прогулок или за обедом. Лина рассказывает:

— В тот год, когда ты уехал, мы закончили обязательную среднюю школу. Осенью меня отправили в город к маминой сестре. Мой старший брат уже жил в городе, в бесплатном интернате. Мы каждое воскресенье встречались в доме у тети. Мои родители тоже часто приезжали навещать нас. Они привозили деревенские продукты — ведь после войны в городе с едой было плохо. Два года спустя мой младший брат, в свою очередь, поступил в бесплатный интернат, тот, куда мой отец предлагал устроить тебя, помнишь? Ну а потом мы, все трое, поехали в столицу, завершать образование в университете. Мой старший брат стал адвокатом, а младший — врачом. Ты тоже мог выучиться на кого-нибудь, если бы послушался моего отца. Но ты выбрал бегство и стал бог знает кем, заводским рабочим. Почему?

Я отвечаю:

— Потому что только будучи бог знает кем, можно сделаться писателем. И потом, так уж оно получилось; так, а не иначе.

— Ты это серьезно, Шандор? Что нужно быть бог знает кем, чтобы стать писателем?

— Думаю, что да.

— А вот я думаю, что писателем может стать только очень образованный человек. И притом нужно много читать и много писать. А сделаться писателем вот так, пописывая время от времени…

Я отвечаю:

— Я не очень-то образован, но я много читал и много писал. Для того чтобы стать писателем, нужно только писать и писать. Конечно, бывает, что человеку нечего сказать. А иногда, даже когда есть что сказать, невозможно выразить это на бумаге.

— Ну так что же у тебя остается от всех твоих писаний?

— Да ничего или почти ничего. Один-два листка с текстом и моей фамилией внизу. И то редко — я сжигаю почти все, что пишу. У меня пока не получается писать как надо. Но когда-нибудь я напишу книгу, и уж ее-то я не сожгу и подпишу своим именем — Тобиаш Хорват. Все подумают, что это псевдоним. А на самом деле это мое настоящее имя, но об этом знаешь только ты одна, правда, Лина?

Она говорит:

— Мне тоже хочется писать. Вот вернусь на родину, дождусь, когда Виолетта пойдет в школу, и начну.

— Что же ты будешь писать?

— Не знаю. Может быть, историю великой несбывшейся любви.

— А почему эта любовь несбыточна? Лина смеется:

— Да не знаю я. Я ведь пока еще не начала писать.

— Твоя книга будет лживой.

— Откуда ты-то знаешь?

— Знаю. Потому что тебе не все известно. И ты никогда не сможешь написать нашу историю как надо.

— А у нас, оказывается, есть история?

— Да, Лина, есть.

— История любви?

— Это зависит от тебя, Лина. Разве что у тебя была еще какая-нибудь великая несбывшаяся любовь.

Она с улыбкой отвечает:

— Нет, чего не было, того не было. Но ведь я всегда могу ее придумать.

— Нечего тебе придумывать. Я люблю тебя, Лина, а ты — ты любила меня. Мы останавливаемся. Виолетта спит в своей колясочке. Близится весна. Снег тает, под ногами у нас жидкая грязь. Лина глядит на спящую дочку.

— Да, Шандор, я тоже тебя люблю. Но ведь у меня есть муж. И она.

— Не будь их, ты бы любила меня безраздельно? Ты вышла бы за меня замуж?

— Нет, Тобиаш. Я не могу быть женой фабричного рабочего и сама продолжать работать на фабрике. Я спрашиваю:

— А когда я стану знаменитым писателем и приеду за тобой, ты выйдешь за меня? Она говорит: