Вчера будет война

– Он жив был еще… когда меня… сюда перебросило. Генерал-майор артиллерии. Тоже попал в плен, но сбежал, партизанил, ранен был, вывезли его на самолете. Всю войну прошел. Я сайт его делал. На «Комстаре».

– Сайт? Вы имеете в виду… он тоже… собачий парикмахер?

– Да нет же! Какой к черту парикмахер! Говорю же – генерал-майор. Передачу смотрел, он там про войну рассказывал. Железный мужик. Да вы что думаете, – догадался он, – что в Сети одни уроды собрались? Там дерьма, конечно, хватает, но и в реале тоже разное попадается. Мы вон для нашего сегмента ну… орбитальной космической станции… сайт ваяли… – О том, что станция, хотя и сделана больше чем наполовину в России, но контролируется американцами, Андрей почел за благо не напоминать. Но Сталину было не до космоса и не до сайтов, по большому-то счету.

– А Яков? – Сталина чуть отпустило, но лишь чуть. – Он… он не…

– Он держался сколько мог. Немцы предложили обменять его на Паулюса, на фельдмаршала. Его наши под Сталинградом взяли. Но вы тогда сказали, – Андрей попытался вспомнить точную формулировку, – «Мы фельдмаршалов на лейтенантов не меняем». И он… тоже пытался бежать… Но его убили.

Странным образом напоминание о собственной стойкости в других обстоятельствах, которых как бы и не было еще, придало Сталину сил. Он несколько бесконечных минут ходил по кабинету, закурил, сломав две или три спички. На лицо возвращалось всегдашнее бесстрастное выражение. Лишь приопущенные плечи напоминали о том беспомощном старике, которого Андрей видел несколько минут назад.

– Мы… мы тоже можем совершать ошибки… – Услышать такое признание от Сталина было, скорее, дурным знаком. Хотя тот был прав – хуже быть уже не могло. – Вы в чем-то правы. Часть вины… да. Часть вины лежит и на нас. Но сколько прошло времени с… моей смерти? Полвека? Вы что думаете, ми, ваши деды… даже – прадеды… что мы будем вытирать вам сопли вечно? Вы что думаете, что вам так и придется жить на всем готовом?

Андрей молчал. Говорить было нечего.

– Впрочем… что касается вас лично. Я прочитал все ваши показания. И протоколы допросов – тоже. Я знаю, что наши сотрудники… не всегда придерживались… законности. Мы разберемся с этими сотрудниками, – вождь улыбнулся, одним ртом, лицо все еще напоминало посмертную маску. – И… мне понравилось, как вы держались. Вы могли пойти по легкому пути… не настаивать на своем. Вы могли согласиться с тем, что вы – английский шпион, который… хочет спровоцировать войну между Советским Союзом и Германией. Вы знаете, Черчилль очень рассчитывает на войну между СССР и Германией. Вы получили бы срок, а когда – в пятьдесят третьем, да? В пятьдесят третьем вы могли бы выйти на волю.

Андрей вымученно улыбнулся. Как он сам не скатился на указанный Сталиным путь, он и сам понимал с трудом. Видимо, цифра «двадцать миллионов» слишком прочной занозой сидела в его мозгу, такой прочной, что сержанту Люшкину со товарищи все-таки не хватило старания.

– Но вы выдержали. И добились, чтобы на вас… обратили внимание. А это значит… Это значит, что на что-то вы еще годитесь. Так что… Давайте поговорим немножко подробнее. О том, что, как вы говорите, нам вскоре предстоит. И не вскоре – тоже. Тем более, что товарищ Берия кое-что, как выяснилось… упустил. Но вот об этом – о моих детях… О МОИХ детях ему знать… не обязательно. Вы – поняли?

Сталин подошел к выходу и открыл сначала внутреннюю, а потом и внешнюю двери тамбура.

– Товарищ Берия! Заходите!

Сталин еще раз прошелся по комнате, совсем как в виденных еще в той жизни, в детстве, фильмах.

– И последний вопрос, товарищ… дизайнер. Как вы видите свою дальнейшую судьбу?

Слово «последний» резануло по нервам не хуже бензопилы из «Дума», но Андрей постарался ответить спокойно.

– Ну, первый вариант напрашивается сам собой. Это ведь вы сказали – нет человека, нет проблемы. Или я ошибаюсь?

Сталин улыбнулся в усы (нет, все же была в том социалистическом реализме правда жизни, была!) и коротко махнул трубкой – я, не я – продолжай, мол.

– Жить, конечно, хочется, но бояться я уже устал. А если вы мне хоть чуть поверили – так хоть не зря пропаду. Глядишь, не двадцать миллио… – Сталин резким движением руки с трубкой оборвал его. Видно было, что ему неприятно. – Второй вариант – спрятать меня куда-нибудь подальше, типа Железной Маски.

– Людовик (усмешка) четырнадцатый, – уточнил сам себе Сталин с чувством глубокого удовлетворения.

– Немного хлопотно, конечно, но вдруг возникнут вопросы, в которых я могу помочь. Допросили меня, конечно, качественно, – сломанные ребра тут же напомнили о себе ноющей болью, – но что-то ведь обязательно упустили. Камеру найдете. Тем более, что приговор уже имеется, – Андрей криво усмехнулся, пытаясь унять нервную дрожь.

– И наконец? – Сталин явно забавлялся.

«Это даже не кошка, а тигр с мышом», – подумал Андрей.