Вчера-позавчера

Лежит рабби Файш, утопая в подушках и одеялах, а все, кто любит его и знает его, стоят вокруг его постели – люди видные и богобоязненные, известные своей ученостью, всегда первые в вопросах исполнения заповеди. Но рабби Файш не замечает их и не понимает, где он находится. Зажмурил он глаза и силится вспомнить, где он. Поднялся перед ним туман, похожий на туман, который поднимается от вод речки перед праздником Суккот, и этот туман проник к нему под одежду; платье его стало влажным и холодным, и сам он покрывается холодным потом. Посмотрел он прямо перед собой и не увидел никакой речки, но он знал, что речка – тут, близко, и там растут ивы, от которых берут побеги на седьмой день праздника Суккот. И вот он и его друзья отправляются наломать этих веток. И другие мальчики тоже, не из его деревни, приходят, чтобы наломать веток. Стал он торопить своих друзей, чтобы те побежали и опередили чужих мальчишек. Начал тот туман сгущаться и поглощать его товарищей, пока не накрыл их полностью, так что они исчезли и не осталось вокруг никого, лишь он один. И те мальчишки, что прибыли из других мест, исчезли. Только они не исчезли в тумане, а бежали от деревенских собак, которые погнались за ними. Пошел он один и подошел к ивам. Наломал веток, сколько смог, и положил на плечи. Услышал сладкий голос, исходящий из веток за его спиной; испугался – а вдруг это голос вурдалака, тот самый голос, за которым идет каждый услышавший его, пока не подходит к норе вурдалака, и тот высасывает из него кровь. Задрожал он от ужаса и бросил все свои ветки. Начали ветки лупить друг друга. Закричал он изо всех сил и стал звать на помощь. Увидели друзья рабби Файша, что он шевелит губами. Наклонились к нему, пытаясь расслышать. Посмотрел на них рабби Файш в ужасе и завопил: «Собаки!» Повис его крик, и он умолк.

Ривка видела все, что происходит с ее мужем. Но сердце ее не могло смириться с этим несчастьем. Файш, который никогда в жизни не болел и никогда не сидел без дела, – неужели, это он лежит в постели без движения? Тело, которое всегда спешило исполнять заповеди и совершать добрые дела, как может оно проводить дни и ночи без Торы и без молитвы?

Велика боль Ривки за мужа, но еще сильнее этой боли – душевное смятение, изумление. Изумление это порой заставляло ее позабыть действительность, и ей казалось, что болезнь пройдет и Файш снова будет прежним, нужно только ускорить его выздоровление, сделать то, что не сделают врачи, сиделки и лекарства. Она подходила к его кровати, и следила за каждым его движением, и ждала, что, может, услышит это из его уст – ведь кто еще, как рабби Файш, умеет дать совет. А иногда просто подходила, чтобы услышать от него хотя бы слово или окрик. Но ни слова ни выходило из уст рабби Файша, и окрика не слышно было от него, только ресницы его накрепко склеились, как у человека, спящего с непроницаемым лицом. Она обдумывала и подыскивала слова, которые скажет ему, и говорила: «Файш, сжалься над женой твоей и скажи хоть слово. Будь милосерден ко мне, если не ради меня, то ради дочери нашей Шифры». Бывало, что рабби Файш задерживал на ней взгляд, и глаза его были, как две свинцовые глыбы, но в большинстве случаев он не замечал ее. Ривка не отчаивалась. И когда она отходила от него, тут же возвращалась назад – а вдруг он захочет сказать ей что-нибудь. Но Файш молчал, и она поднимала глаза кверху и говорила: «Владыка мира! Как же Ты оставляешь его без Торы и без заповедей? Ведь известно Тебе, что он был предан Тебе всем сердцем как наедине, так и на людях. Сжалься над ним, не много у Тебя таких, как он, в мире этом!» Когда она видела, что Господь, Благословен Он, не отвечает на ее молитву, снова подходила к мужу и просила: «Файш, Файш! Почему ты молчишь? Почему ты не молишься со мной? Ведь Господь, Благословен Он, жаждет молитвы праведника, и если ты помолишься, конечно же услышит Он твою молитву». А так как она знала, как она ничтожна в глазах мужа, то брала Шифру, подводила ее к больному и говорила сквозь рыдания: «Помолись ты за отца!» Так стояли они обе, и плакали над ложем больного, и слезы одной смешивались со слезами другой.

Часть двадцатая Ицхак навещает рабби Файша

1

Когда заболел рабби Файш, раскрылись двери его дома перед Ицхаком. Рабби Файш лежит неподвижно, как камень, и не владеет своим телом, и руки его и язык не слушаются его, и все его тело как бы вырвано из мира. Только одни глаза еще подчиняются ему, но и они изменились, как будто оставил он мир и выбросил из головы все мысли о нем.