Вчера-позавчера

Небо было, как всегда в эти дни, подобно раскаленной голубой стали в кузнице, и оно смеялось над Балаком. Зажал Балак хвост меж задними лапами, и пустил слюни, и задумался: может быть, правы те, кто трубит в шофар, ведь звуки, исходящие из шофара, проникают сквозь все четыре неба, и небеса содрогаются и проливаются дождями. Но ведь небес на самом деле семь, почему же он говорит о четырех? Балак, как и другие животные, умел считать только до четырех. Еще хуже – с птицами, которые считают до двух. Еще хуже обстоит дело с теми, у кого восемь ног, с теми, что бегут – на четырех и отдыхают – на четырех. Те и вовсе не умеют считать, так как из-за своих трудов: то – надо бежать, то – надо отдыхать, нет у них достаточно времени для умственного труда. И как только вспомнил Балак трубящих в шофар, вспомнил он о Меа-Шеарим. И как только вспомнил про Меа-Шеарим, поднялся он на ноги и побежал туда.

Неизвестно, по какой дороге он бежал. Или мимо гостиницы Каменеца, места, где была старая почта, а оттуда по улице Мусрары? Или бежал по улице Яффо и поднялся на улицу, где стоял сиротский дом Дискина? Или, может быть, не шел ни той и не этой дорогой, а направился по дороге другой? Можно предположить, что шел он обочинами дорог и лаял так, что голос его не был слышен. И похоже, что наши предположения близки к истине, ведь если бы шел он посередине и голос его был бы слышен, его бы заметили и остановили. Так как все эти районы заселены, слава Богу, нашими братьями, сынами Исраэля, а они обычно читают газеты (кто потихоньку, а кто и в открытую), то если бы увидели его, не пришел бы он в Меа-Шеарим живым.

Часть семнадцатая Балак пришел, куда хотел

1

Вошел Балак в Меа-Шеарим, пробираясь обочинами дорог, – пасть его разинута, слюна стекает, уши отвисли, хвост повис меж задними лапами, а глаза налиты кровью, и он лает беззвучно. Остановился и освободил свой живот от всех запрещенных кушаний, которые были там. Подогнул под себя обе задние лапы и уселся на них, как измаильтянин, и высунул язык наружу, и дышал, как кузнечный мех, все оглядываясь по сторонам, но не видя ни одной живой души, так как весь Меа-Шеарим собрался, чтобы послушать рабби Гронема Придет Избавление. Когда увидел Балак, что он здесь один, распростерся в молитве с просьбой смилостивиться над ним: только бы не потерпел он неудачи в своем обращении к людям, и пусть голос его придется им по душе.

Стоит рабби Гронем на ступенях здания ешивы, и несколько десятков человек окружают его со всех сторон, кроме женщин, которые стояли на порогах лавок, пытаясь его услышать. А слова его летят, как стрелы, и лицо его горит огнем, и голос его разносится из конца в конец Меа-Шеарим. И каждый раз из уст его исходит вздох, или стон, или рыдание, или завывание, и то же самое – из сердец слушателей. И он раскачивается из стороны в сторону, и закрывает глаза и открывает их, и выбрасывает вперед руки и бьет ими себя в грудь. Небольшую часть из его толкования мы приведем здесь, и каждый, кто хочет плакать, пусть вздыхает и плачет.

«Наши святые мудрецы, благословенна их память, сказали в Гемаре, в разделе «Пост»: «Дожди перестают идти, потому что ненавистники Исраэля приговорены к гибели». Господа мои и учители! Как это понимать – ненавистники Исраэля? Ведь мы знаем, что не создан мир ни для кого иного, как только для Исраэля, тем более дожди, ведь обещано им, евреям, что будут идти дожди для них. И это знают все народы. К примеру, это видим мы в книге «Црор а-Мор», там написано о стихе «И дам Я дожди ваши во времена их» из недельной главы Торы «По законам Моим…», что не сказано в Торе просто «дожди», дабы указать, что дожди эти – для нас. И это было нашей крепостью и нашим величием, когда приняли нас к себе народы, – мы знали, как привести дожди в положенный срок.