Вчера-позавчера

Менахем ждал своего гостя. Гудел самовар, а он стоял и учился до рассвета. А когда наступило утро, не пошел спать, потому что никогда в жизни не касался головой подушки днем. И так как не было у него работы вне дома, учился весь день и закончил трактат из Гемары. А так как другого трактата не было у него, вернулся к началу, говоря при этом: слова эти имеют отношение ко всем временам и к любому периоду в жизни человека, и иногда ты почувствуешь на сто первый раз то, что не почувствовал в предыдущие сто раз. И он пожалел тех, кто работает сейчас в поле и не понимает, до чего же хороша Гемара для тех, кто ее учит.

Часть восемнадцатая Снова мы в Яффе

1

Назавтра встал Ицхак рано утром и поехал в Яффу. Вышло так, что в том же дилижансе, где сидел он, сидела Пнина. Глаза их встретились, но было похоже, что взгляд ее недобр. На самом деле не было в сердце Пнины ничего против него, как не было в ее сердце ничего против любого человека в мире, просто огорчение, проглядывающее в ее глазах, делало ее взгляд тяжелым. Ведь она отправилась в Эйн-Ганим, потому что хотела вырваться из шумного города, и вдохнуть запах земли, и повидать свою лучшую подругу. Вырвалась она из Яффы, и вдохнула запах земли, и увиделась со своей подругой, а в итоге – возвращается она в Яффу, а ее подруга намерена вернуться в галут. Что сказала ей подруга? Заповедь для каждого человека – приехать в Эрец Исраэль, да, а вот погубить все свои годы здесь – нет такой заповеди от Бога. Думает Пнина, теперь, когда моя подруга собирается возвратиться за границу, должна я удвоить свои силы, но что такое – я и что такое – мои силы, даже помноженные на сто? И разве оттого, что я работала на сборе цветков герани или на сборе апельсинов, вправе я считать, что сделала что-то? И вновь промелькнула в ее прекрасных черных глазах боль, боль еврейской женщины, желающей делать как можно больше добра, но не хватает у нее на все рук. Почувствовал Ицхак, что взгляд ее стал мягче и заговорил с ней. О чем он говорил и о чем не говорил! Об Эйн-Ганим и о его жителях, о Петах-Тикве и о ее Рабочем клубе; о тех наших товарищах, кого не устраивают поселения, основанные на деньги, собранные сионистским руководством – в любом учреждении, не созданном силами самих рабочих, они видят следы «халуки», от которой настоящий рабочий должен держаться как можно дальше. И когда рассказал Ицхак Пнине обо всем, что видел и слышал с того самого момента, как вышел из Яффы, захотелось ему пересказать ей немного из речей Менахема, но почувствовал он, что онемел у него язык, и тогда он замолк. Замолчав, он погрузился в размышления обо всем сказанном, пока не прибыли они в Яффу.

2

Вернулся Ицхак к своим делам, но, стоит сказать правду: не к делам возвратился, а к безделью. Только до его похода в Петах-Тикву Соня была причиной этого безделья, а после возвращения из Петах-Тиквы появились другие причины или, стоит сказать правду, он сам был причиной. Так ли, иначе ли – понял Ицхак, что плохо ему здесь и нужно ему отправиться в другое место.

В эти дни услышал Ицхак об одном сапожнике в Яффе, который оставил свое ремесло, и жену, и маленьких детей, уехал в Иерусалим и остался там в бейт мидраше[37] бреславских хасидов. Простой сапожник, который шьет башмаки, поступил так, потому что душа его жаждала совершенства! Ицхак не был готов к этому, но он знал, что новое место – новое счастье. Есть люди, способные в любом месте жить своей жизнью согласно своей цели и желанию. Ицхак не принадлежал к этим людям. Он не был слабохарактерным человеком. Мы видели, что в то время, как для других сионистов достаточно произносить речи и собирать деньги, он совершает алию в Эрец Исраэль. А это ведь не такое простое дело. И если бы он нашел работу в полях и виноградниках, стоял бы прочно на земле – и мы все вместе пели бы гимн земле и труду. Но поневоле, не от хорошей жизни, сделался Ицхак тем, что он есть, то есть бродягой с кистями и ведерком, и мы тоже последуем за ним. Пока что живет Ицхак в Яффе и каждый день ждет каких-нибудь перемен. К добру или не к добру, но на середине пути мы не оставим его.

А что же Соня? Она днем работает в детском саду, а вечера проводит в театральной студии. И уже некоторые поклонники ивритоязычного театра предсказывают ей, что она будет великой актрисой. Великой актрисой она не стала. Но на всякий случай записал Горышкин в своем блокноте то, что говорили о ней. Горышкин не упускает случая, чтобы не записать в своем блокноте что-либо. На данный момент эти вещи кажутся не столь важными, но в будущие времена, думает он, увидят в его записях памятник истории Эрец Исраэль. И поскольку Соня не интересуется делами Ицхака, не знает Ицхак, как ему поступить, что делать и чего не делать.

Часть девятнадцатая Ицхак прощается с Соней и едет в Иерусалим

1