Вчера, позавчера…

Это — выставка рисунков! Стой и учись! Оказывается это — целая профессия.

Изготовляя не только «Гибель Помпеи» и «Медных змиев» — можно жить, оказывается!

Бёрдсли! Большой том. Я никогда не видел этой книги! Разбогатею — куплю! Черное и розовое.

Какие чувственные, засасывающие губы у этой пышной женщины на обложке! Это ваш вкус, коллега Бёрдсли?

Тонкий английский мальчик с зачатками туберкулеза! Вы, однако, смельчак! Вам бы подальше от этих порочных дам!

«Чурлянис». Текст Евреинова! «История телесных наказаний в России!» — Н. Н. Евреинов. «Театр для себя» — Евреинова. Евреинов — «Оригинал о портретистах».

Однако! Не сидит на печке или прозябает в тихой должности некоего министерства этот Евреинов!

Санкт-Петербург! Поддавай пару, если хочешь быть «столичной штучкой».

Однако надо идти в Академию!

Вот он — Тучков мост! Деревянные доски, мокрые после ночного дождика!

Мост на барках! Какие русские доски!

Кто сказал, что Петербург — не русский город?!

Пройдитесь по мокрым доскам Тучкова!

Запах сосны! Далеких просторов, лесов, дебрей, тайги!

Это вам не Мадрид и не Лисабон! — слова дурацкой песенки.

Там за парапетом моста, тоже очень русским, почти деревенским, видны на Малой Неве барки. Они стоят впритык друг к другу, почти не видно воды.

И также как на великой Волге, знакомой мне с раннего детства, на каждой барже у кормы домик, почти игрушечный, — дверь, одно окошечко — крытый чулан.

Мне не надо заходить в них, я знаю их. Они такие же, как и в Саратове на… «исадах»… где хозяин продает трепыхающихся, трепещущих, сильных, ловких стерлядей! Они у него под полом в проточной воде!

Исады — плавучий городок. Домик стоит на плоту. В полу рядом с кроватью, как в погребах — крышка, закрывающая подводный этаж, где в деревянном проточном ящике беснуются стерляди, самая быстрая рыба Волги.

В домике умещается одна пышная кровать под одеялом в треугольных лоскутах. Пять или шесть подушек. Нижняя, чуть не матрас, а наверху — только под ухо подложить, — «подушка».

Какой-то столик, на нем сверкающий от ежедневной чистки самовар. Медный, а не никелированный «интеллигентский». Под кровать всунут сундучок в «розанах», — там капитал, выручка за стерлядь, здесь — за привезенные в Питер дрова!

Хозяин пьет чай. Колбаса, бублики! Сахар мелко наколот. Рядом стоит «девка», ширококостная, грудастая, мясистая, — словом, не дурак выбирал эту «девку».

Надо же что-то и подстирать, и самовар поставить… Вода прямо из Невы, — ведерко опустишь, вот тебе и вода… Жена дома — с парнями и девками, они уже на возрасте! В молодых годах баржу с лесом не справишь, за всё денежки платить надо!

Каждый домик выкрашен в яркую ядовитую краску, чтобы видней было издалека! Бордовые, как вино, синие, ультрамариновые, желтые, золотая охра с зелеными наличниками окон; темно-красный с голубой дверью!

Александр Бенуа срежиссировал эти соцветия в портале — к «Петрушке».

Так это всё — не Россия?!.. Она самая, настоящая!

А там оранжевый, весь в белых полосах дворец Бирона! Где-то неподалеку около него когда-то был и «Ледяной дом», — коринфские колонны изо льда в ванночках замораживали! Около него слон изо льда, из хобота которого вылетала зажженная нефть! Вон когда еще нефть пригождалась!

А еще дальше видна и крепость. Алексеевский равелин, от самого слова ужасом веяло, когда слышали о нем от родителей! Декабристы, народовольцы в нем сидели!

Так это не Россия только для того, кто России и не знает!

Налево от моста — набережная Васильевского острова. Классика! Классика! Там, в самом конце ростральные колонны! Кваренги или его ученики застроили этот берег, глядящий на дворец Бирона!

Тома де Томон, лауреат Парижской академии! Европа не могла занять вас, — пожалуйте сюда, поближе к «домикам», цветнораскрашенным. Дворник с перовской картинки расселся на диване XVIII века! Ничего, Фома Фомич, разместимся!

И все уживалось… И всё — «так и надо»!

Перов. Картина «Ко дворнику». Девушка отвернулась, чтобы не глядеть на портки дворника!

Ничего, — потом и не то еще будет!

Черная борода Распутина показалась из-за барочных рыцарей на крыше Зимнего дворца!

Первая линия! Какая тишина… Здесь живут люди мыслей или, как раньше говорилось, — «дум». Даже ни одной лавчонки нет, — чтобы «суеты» не было!

Вот и длинное красно-белое здание «казенной» архитектуры, как говорили люди, уходящие «в стан погибающих за великое дело любви».

Моя молодость протекала в эпоху, когда эта «казенщина» оказалась созданием «гениев».

Одна улица и два наименования: 1-я линия, а напротив, — солнечная сторона, — уже не первая, а кадетская, раньше шляхетская!

Распоряжение Петра! Благоговею!

Все точно, все продумано. Захотелось отправить свои надобности — отступи к середине улицы на два шага — и делай свое дело! Не мочить заборы!

Вот здесь и прогуливался вдоль этого забора, этого длинного краснобелого здания начальник молодых «шляхетов» генерал-майор русской службы Клингер, классик немецкой литературы! Он написал трагедию «Фауст», до Гете.

У Клингера Мефистофель с Фаустом прилетали и в Москву в эпоху Елены Глинской, красавицы, матери Ивана Грозного!