Определение места «своей» нации в системе исторических, историко-географических, культурных и политических координат в рамках «национализированной» историографии предполагало создание таких национальных мифологий, которые позволяли бы не просто «выделить» или «отделить» свою историю от познавательных структур, схем и нарративов, ранее представлявшихся общими, но и доказать историческую обоснованность такого выделения. Главной целью, артикулируемой прямо или косвенно, было отделение от «общерусской» истории и «воссоединение» с «общеевропейской»{103}. Например, на Украине, неприкрыто стремившейся в «европейский дом», «европеизируемые» исторические факты целенаправленно «подстраивались» под типично общеевропейские процессы. «Наиболее пригодными с точки зрения набора стереотипов в стиле “исторического евроремонта” национальной истории являются новые интерпретации героического, казацкого периода истории Украины. В наборе соответствующих исторических мифов почетное первое место занимает идея “украинской национальной революции середины XVII столетия”, выдвинутая в научном исследовании и немедленно репродуцированная на уровне школьной и вузовской нормативной истории. В своих базовых формулировках эта идея выглядит так. В середине XVII столетия (если более конкретно — в 1648–1676 годах) на Украине (иногда используется эвфемизм “украинские земли”) происходила национальная революция. Её результатом стало создание национального государства, которое вследствие внутренних раздоров и давления со стороны соседей (разумеется, России и Польши) погибло, однако “украинские земли” сохранили остатки автономии и самоуправления, а с ними и соответствующую традицию. В ходе упомянутой национальной революции возникла “национальная государственная идея”, которая стала “для следующих поколений украинцев неписаным заветом в борьбе за независимость”»{104}.
Революция стала импульсом для формирования новой политической элиты, для развития национального самосознания, в частности, «идеологии элитарного украинского национализма», она пробудила «волю нации к самоутверждению и самовыражению в форме независимого соборного государства». Украинская национальная революция XVII века была событием, аналогичным революциям XVI–XVII веков в Нидерландах, Англии, Германии и Франции, это было событие европейского масштаба, и принадлежит оно европейской истории. Эта научная разработка, полностью построенная на риторике романтической историографии XIX столетия с огромным количеством логических форм, построений и риторических фигур советского варианта марксистской историографии{105}, немедленно, без каких либо дискуссий была абсорбирована официальной версией национальной истории.
Украинский историк Г. Касьянов считает, что среди наиболее привлекательных конструкций, одинаково ценных для всех центрально- и восточноевропейских исторических мифологий, является миф о «врождённом» демократизме своих наций (как правило, в противопоставлении «другому», коим всё время оказывается Россия и русские) и о первенстве в законодательном обустройстве. Со времен классиков национальной историографии XIX — начала XX века стандартная версия национальной истории украинцев обязательно содержит ссылки в одних случаях на «вечевую демократию», в других — на «христианскую казацкую республику». Разумеется, важным элементом подтверждения одновременно и демократичности, и принадлежности к европейскому миру является упоминание о наличии на «исторических территориях» Украины Магдебургского права{106}.
Отдельным феноменом среди стран бывшего СССР является Молдавия. Казалось бы, историки многонациональной Молдавии должны придерживаться тех же направлений, которые наметились в Эстонии и Казахстане. Однако Молдову и ее судьбу национальные историки осмысливали и продолжают осмысливать как особый случай на постсоветском пространстве, так как само понятие «молдавская национальность» не определено внутри дискурса национальной историографии{107}. Кроме того, ни в одной из бывших союзных республик не муссировался вопрос о вливании в состав соседнего государства — в данном случае Румынии.