Вчерашний шпион

— Я же тебе сказал, что пытаюсь… — хотел я снова возразить, но передумал. Так же безропотно, как и несколько минут назад, когда мне всучили эти два омлета, я взял сигарету и закурил.

Лучи полуденного солнца, прорывающиеся сквозь гардины, периодически расцвечивали ее волосы и серые глаза забавными зайчиками.

— Ну так что же, ты еще пытаешься бросить? — игриво спросила она, элегантно выпуская дым в сторону. Не успел я и вздохнуть для того, чтобы хоть как-то ответить на этот коварный вопрос, как тут же последовал отбой. — Ладно, ладно! Можешь не говорить! Дай мне срок, и я сама об этом догадаюсь.

Судя лишь по внешности, было довольно трудно определить ее возраст. Больше всего сбивали с толку ее подтянутая фигура и гладкая кожа лица. Еле заметная сеточка морщин вокруг глаз и веснушки на щеках были неплохо прикрыты косметикой. Еще тогда, когда она приводила себя в порядок перед автомобильным зеркальцем, я заметил, что она делала все это без той тщательности и тревоги, столь свойственной женщинам, которым уже за тридцать. Наверное, именно поэтому вот и сейчас я видел в Пине того самого неугомонного сорванца, который доставлял мне немало хлопот в бытность мною еще младшим офицером.

— Пойди-ка ты и умойся! — тоном, не терпящим возражений, произнесла Пина. — Глядя на тебя, я не перестаю удивляться, как это они не додумались потребовать от тебя расплатиться заранее!

Я посмотрел на часы.

— М-да… уже целая вечность прошла, — перехватив мой взгляд, с сарказмом подметила она. — Вероятнее всего, они только-только пошли покупать эти несчастные яйца для твоего омлета!

Тогда как в большинстве французских ресторанчиков явно преуспевают по части модернистского оформления своих залов, а туалетные комнаты сохраняют во всем объеме средневековое очарование, этот был их полной противоположностью. Впечатленный стенными панелями из темного резного дерева, вековыми плитами, устилающими пол зала, я был приятно удивлен холодным сиянием сантехники из нержавеющей стали, тонированными зеркалами и дезодорированным воздухом туалета. Окружение скорее напоминало космический корабль, нежели прозаический сортир.

Я решительно взялся за расческу, любезно предоставленную дирекцией ресторанчика, и, уставившись в свое отражение, стал уже в который раз прокручивать в голове все события недавнего прошлого. Перчатки я надел еще до того, как мы покинули отель, и не снимал их до самого последнего момента, пока не кончилась эта стрельба. Стало быть, я не мог оставить своих отпечатков пальцев ни в машине, ни где-нибудь в карьере. Свой револьвер я приобрел совершенно новеньким еще в 1968 году в Марселе на улице Парадиз у одного человека, известного своей способностью качественно затирать номера на оружии. С тех пор он все время хранился в индивидуальном сейфе-ячейке в одном из коммерческих банков в пригороде Лиона. Я забрал его оттуда совсем недавно, с неделю назад. Револьвер был в прекрасном состоянии. Иными словами, там я ничего кроме него не оставил, а из этого никому ничего не выудить! Впрочем, а мои дыры?.. Дыры на моем кармане! Я отложил расческу в сторону и принялся рассматривать разлохмаченные отверстия с почерневшими краями. Да-а! От всех моих умозаключений не останется и камня на камне, если только полиции удастся заполучить хотя бы одну ниточку с моей одежды. Веселенькое дело! Я зло сплюнул.

Несмотря на то что я был полностью поглощен своими мыслями, до моего слуха все же донесся еле заметный скрип открывающейся двери туалета. В этот момент я повернулся к ней лицом и…

Несомненно, я был достаточно хорошо тренирован и имел неплохую реакцию, чтобы справиться с таким вот человеком. Но на этот раз их было сразу трое! Три здоровяка из дорожной полиции, в полном снаряжении — ботинках на толстой подошве, бриджах, черных кожаных куртках и в серебристых шлемах. Я неистово сопротивлялся, пытаясь высвободиться из их захвата, пока мощный удар в лицо и подсечка сзади не сделали своего дела. Описав дугу, я с размаху грохнулся на холодный кафельный пол. Но не прошло и мгновения, как сильные руки вновь поставили меня на ноги и так плотно скрутили, что я едва мог вдохнуть или выдохнуть.

Придя в себя после этой молниеносной борьбы, я заметил, что несколько поодаль, за полицейскими, стоят еще какие-то два человека. Эти оба были белолицыми, в ладно скроенных пальто и дорогих перчатках. Один из них склонился и поднял с пола слетевшие с меня очки. Убедившись в том, что они остались целы и невредимы, он осторожно водрузил их мне обратно на нос. Затем приблизился и другой. Он поднял к моим глазам какие-то листики и потряс ими на манер того, как если бы святоша открещивался святым распятием от злого и коварного Люцифера.

Я продолжал сопротивляться настолько, насколько это может делать человек, чье горло крепко сдавливает рука в черной униформе, а в спину больно врезается острый край раковины.

Вокруг все еще толпились какие-то гражданские и полицейские, когда до моего слуха донесся вопрос, явно касающийся меня самого.