Вчерашний шпион

— Здесь, в городе?! Неужели этот гаденыш находится здесь? — вскрикнула Принцесса, не в силах сдержать своего гнева. — Пусть только явится сюда, в Виллефранше, ему в живых не остаться! — Она демонстративно затянула свои бусы на шее на манер петли. — Не знаю, сохранились ли мои газетные вырезки… — суетливо затараторила она.

— Вырезки?! Какие вырезки?

— Ну да! Он же получил медаль, не то Железный Крест, не то еще что-то за то, что во время войны работал на немцев. Его настоящая фамилия — Винклер, Клод Винклер… Поговаривали, что его мать была француженкой. Это он выдал Мариуса, мадам Бэрони и бедного Стива Шемпиона тоже.

— Все это время он работал на Абвер? — уточнил я, медленно потягивая виски.

— Да-да, конечно, конечно на Абвер! Ну как же я забыла это слово?!

— Немцы, как ни странно, позволяли нам продолжать свою деятельность. Это было настоящее коварство с их стороны, — подметил я.

— Разумеется! Арестуй они всех нас, то нам бы на смену пришли другие. Они в этом случае поступали очень рассудительно и дальновидно.

— Стало быть, Клод — немец… Всякий раз, когда я вспоминаю о том времени… — начал я, но не успел договорить, так как меня прервала Принцесса.

— Да-а! Заметь, что они не трогали возможные ходы отступления, прикрываемые Королевскими ВВС!

— Ну конечно, ведь до тех пор, пока летчики беспрепятственно пролетали по этому «коридору», Лондон был полностью уверен, что здесь у нас все в порядке, — подметил я.

— Я убью его! Появись он сейчас на пороге, я бы сделала из него решето! — взорвалась Принцесса.

— Клод Винклер… — задумчиво произнес Шлегель. В этот момент Принцесса поднялась со своего места, чтобы налить нам очередную порцию спиртного. — А чем он сейчас занимается? — спросил он ее.

— Чем?! Да тем же, чем и раньше, — работает на секретную службу бошей! — фыркнула Принцесса и, налив нам в бокалы, продолжила: — Ну и наглец! Посметь вновь заявиться сюда!

Я предупредительно накрыл свой бокал рукой, не желая продолжать пить. Ничуть этим не огорченная, Принцесса налила виски себе и Шлегелю.

— Убью, убью этого мерзавца, пусть только сунется ко мне, — в раздражении продолжала она. — Меня считают старой безмозглой коровой… но я сделаю это! Вот увидите!

Сейчас было именно то время, когда все более многочисленные группки туристов совершали свои нашествия на бары и ресторанчики города. Разгуливая по улочкам, они присматривались к вывешенным меню, оживленно обсуждали незамысловатую пачкотню местных художников, промышляющих своим бизнесом на набережной. Но этот бар они явно обходили стороной. За все время, пока мы здесь сидели, сюда не заглянул ни один посетитель. Выражаясь словами Шлегеля, это был гадюшник. Захватанные бутылки с наполовину разбавленным коньяком, шампанское с явно переклеенными этикетками, толстозадая официантка с безразличным взглядом, скрипучая лестница, расшатанные кровати, замызганные покрывала… Все это запустение оказывало тягостное впечатление.

— Так, значит, это Клод-адвокат предал нас, — задумчиво произнес я.

— Слушай, Чарли! Ты как… с тобой все в порядке? — ни с того ни с сего спросила Принцесса, заглядывая мне в глаза.

— Да, а что?

— Вид у тебя какой-то кислый. Смотри, того и гляди стошнит! — забеспокоилась Принцесса. Что и говорить, у человека, проработавшего в баре более тридцати лет, глаз наметан, — того, кого должно вот-вот вывернуть наизнанку, он определяет безошибочно…

Глава 8

— Мы не могли вот так просто взять и убить его, поэтому мы тщательно планировали покушение на него. — Серж Френкель продолжал сидеть, низко склонившись над письменным столом, внимательно рассматривая через увеличительное стекло марки на каком-то конверте. Затем он перевернул его и также скрупулезно, миллиметр за миллиметром стал исследовать франкировочные знаки. — Да, мы со всей серьезностью планировали это покушение, — продолжил он. Потерев уставшие от перенапряжения глаза обеими руками, он протянул мне этот конверт со словами: — Взгляни-ка на штемпель! Тебе он о чем-нибудь говорит?

Слегка склонившись над столом так, чтобы не задеть разложенные на нем пинцет и небольшую флюоресцентную лампу, которой он пользовался для выявления разного рода подчисток и подделок на бумагах, я тоже стал пристально рассматривать конверт. Хотя штемпель был сделан небрежно, но на одной из его сторон все же можно было разобрать некоторые буквы.

— Это штемпель почтового отделения на Варик-стрит, так?

— Правильно. А как насчет указанной на нем даты?

— Кажется, 1930-й…

— Да, вероятнее всего, — подтвердил он мою догадку. Затем забрал конверт обратно, осторожно касаясь его лишь самыми кончиками пальцев. Это был солидных размеров конверт из кремовой бумаги с тремя крупными американскими марками и броским штемпелем, гласящим: «Первый европейский авиарейс „Пан-Америкэн“. „Граф Цеппелин“».

— Что, очень ценная вещь? — спросил я.

Он аккуратно вложил свой конверт в пластиковый пакет и убрал его в большой альбом, битком набитый такими же реликвиями.