Вчерашний шпион

Шлегель цыкнул зубом, что у него означало почти что восхищение.

— Да-а-а, у тебя бывают светлые мысли, парниша. А для британца, я имею в виду, даже гениальные. — Он кивнул. — Думаешь, у него здесь может быть двое завербованных агентов?

— Шемпион, к вашему сведению, собаку съел на технике создания двойной разведсети.

— Кому же знать, как не тебе! Вы ведь с ним вместе работали, не так ли? — Он подошел к вазе с пластмассовыми цветками, взял один и, отламывая один за другим лепестки, бросал их в пепельницу. — Но все же вопросов еще очень и очень много. — Он глянул на поломанные кусочки того, что еще осталось от цветка, которые все еще держал в руках, и вдруг выронил их, как будто они обожгли ему руки.

— Я пытаюсь бросить курить, — поделился он. — Тяжело.

— Еще бы! — подтвердил я сочувственно.

Лицо Шлегеля исказила гримаса — он старался сдержаться и не чихнуть, все же чихнул, а затем аккуратно вытер нос. Подошел к батарее — убедиться, включено ли отопление. Но она была холодной.

— Может, дашь мне таблетку этого твоего аспирина? Кажется, я подхватил от тебя вирус.

Я дал ему две таблетки. Шлегель их проглотил.

Затем он сказал:

— Шемпиона произвели в полковники египетской армии.

Я уставился на него недоверчивым взглядом.

— Правда, правда, — подтвердил он, усмехнувшись. — Это нигде не объявляли, об этом не распространяются, конечно, но все вполне официально. Ты же знаешь, как армейские чины любят запускать когти в «многообещающие источники информации».

Я кивнул. Армейские боссы, конечно же, будут стараться заполучить себе такого человека, как Шемпион, им нужно, чтобы он передавал материалы им, а не политическим заправилам. Для этого они нашли самый простой путь — сделать его полковником.

— Полковник отдела пропаганды, вступает в силу с десятого января. — Шлегель свернул свой носовой платок в шарик и помассировал им нос, как будто стараясь подавить еще один чох. — Отдел пропаганды! Подумать только! — Он в изумлении потряс головой. — Как ты думаешь, может, вся эта возня на этом уровне? Может, это все пропагандистские штучки?

— Пропагандистские?! — чуть не задохнулся я от возмущения. — Надувательство настолько неприкрытое, что должно держаться в тайне, вы это имеете в виду? — спросил я с сарказмом.

— Он еще не сыграл свою игру, — покачал головой Шлегель, как будто предчувствуя или предвещая что-то.

— Да уж, — согласился я.

— Тебе пора, — переменил тему Шлегель и злорадно продолжил: — Я знаю, что Шемпион предпочитает, чтобы ты был дома пораньше и успел переодеться к обеду.

— До чего же вы ядовитый субъект, полковник.

— Я уже слишком стар, чтобы менять свои привычки, — ответил он.

На лице Шлегеля так и осталась отметина на том месте, куда я съездил ему кулаком во время шумной потасовки на вокзале Ватерлоо.

— Насчет того дела…

— Это мое Ватерлоо, — сразу понял меня Шлегель. Он улыбнулся своей кривой улыбочкой и пояснил: — Так в шутку назвал наше рандеву Доулиш.

— Все это было совершенно на меня не похоже, как будто я — не я, — произнес я извиняющимся тоном.

— Надо же, как забавно, — услышал я слова Шлегеля. — А вот Доулиш сказал, что это полностью и совершенно в твоем духе.

Глава 16

— И это называется юг Франции, — патетически воскликнул я, когда слуга взял мое пальто. Шемпион, расположившийся в огромном кресле с подушечкой для головы, наклонился вперед и взял полено. Он положил его в камин и только после этого взглянул на меня. Эти «бревнышки» представляли собой цилиндры идеальной формы, заготовленные из молодых деревьев — даже их коснулся тот продуманный до мелочей, «рассчитанный» порядок в доме. Так, три сочетающихся друг с другом античных угловых шкафчика, покрытые черным лаком, с абсолютной точностью вписывались в пространство между стеной и ковром, а цвета полностью гармонировали с картиной над камином и сукном карточного столика. Подобное творение будет вашим, если декоратор получит чек, где не проставлена сумма. А я, проживший всю жизнь в однокомнатных, кое-как, хаотически обставленных квартирах, чувствовал себя в этих обустроенных так, чтобы произвести впечатление, чересчур эффектных покоях не очень уютно. Рядом с Шемпионом, на расстоянии вытянутой руки, красовался графин с виски. Еще утром, когда я уходил, он был полон. Сейчас же — почти пуст.

Билли, растянувшись во весь рост на полу, рисовал монстров в своей книжке о животных. Увидев меня, он поднялся на ноги и подошел, обличающим жестом тыча в меня пальчиком.

— Рыбы не слышат, когда ты их зовешь!

— Неужели? — деланно удивился я.

— Да, потому что у них нет ушей. Я сегодня несколько часов их подзывал, а няня сказала, что они не могут слышать.

— А тогда почему они приплывают ко мне?

— Няня мне сказала, что ты, должно быть, бросал им хлеб в воду.

— Я надеюсь, ты не выдал меня, не рассказал ей, что я их кормил? Она очень сердится, если я не съедаю весь свой хлеб за обедом.

— Да, это-то я знаю, — произнес Билли задумчиво. — Я не скажу ей, можешь не беспокоиться.

Прищурив глаза, Шемпион издалека наблюдал за нашими «дипломатическими переговорами». Наконец высказался: