Вдали от берегов

— Ждали, пока ты проснешься! — сердито пробурчал он. — Кто, кроме тебя, догадается?..

— Ветра нет, Крыстан, — сказал далматинец. — Ты слышал, что такое штиль?

Но Крыстан ничего не знал про штиль.

Действительно, за все утро не было ни ветерка, и ни одна морщинка не пробежала по глади моря. Пока лодка двигалась, безветрие не чувствовалось, а теперь от горячего воздуха стало душно, как в печи. Если так тяжко ранним утром, то каково же будет днем?

Под яркими лучами солнца море походило на тяжело колышущийся расплавленный голубой металл. Густое, как лава, оно было невозмутимо спокойно под этим палящим солнцем.

Юноша помрачнел. «Беда никогда не приходит одна, — подумал он. — Недаром так говорят в народе». Сперва неудача в Созополе, теперь безветрие. Не будь первой беды, они бы и не заметили штиля. Несчастье всегда идет полосой, и счастье тоже, — его окружает пестрый венок радостей. Только теперь одного не хватает, — чтобы их застигли в открытом море, и тогда всему конец.

Студент украдкой, миллиметр за миллиметром, стал осматривать горизонт, пока глаза не заслезились от напряжения.

— Милутин, ты видишь что-нибудь? — спросил он далматинца.

Голос его был нарочито сдержанным. Далматинец насторожился и с беспокойством посмотрел туда, куда студент указывал пальцем. Но там ничего не было, кроме чистого и ровного горизонта.

— Вон там, там! — настаивал студент. — Чуть виднеется…

Далматинец всмотрелся пристальнее.

— Беленькое? — усмехнулся он. — Как это ты разглядел?

— Что это?

— Облачко…

— Действительно, облачко, — помедлив, согласился Крыстан.

«Ветер движет облака, — размышлял он. — Если облачко разрастется, значит, будет ветер».

Глаза устали, а он все не отрывал взгляда от облачка. Но вскоре оно поредело и растаяло. Небо стало совсем синим; засинело и необъятное море под ним. От этой синевы словно веяло прохладой; духота уже не казалась такой гнетущей, хотя солнце припекало все сильнее и сильнее.

Скоро все проснулись. Открыл свои покрасневшие глаза и капитан. Глубокие вмятины виднелись на его правой щеке. По-прежнему мрачный, он казался каким-то необычайно тихим и присмиревшим. Только сейчас впервые все увидели, что он далеко не рослый, а скорее плотный и грузный человек на коротких ногах и что в облике его есть что-то воловье.

Мрачный и хмурый, капитан ни на кого не глядел, ни о чем не спрашивал: он весь ушел в свои мысли. И лишь узнав, что лодка находится неподалеку от Балчика, не сумел не выразить взглядом своего удивления.

Внимательно наблюдавший за ним Милутин заметил это.

— Далеко, как ты думаешь? — равнодушно спросил он.

— Хороший мотор! — сказал капитан, взглянув на мотор, как на достойного уважения человека. — Очень экономичный…

— Немецкий?

— Немецкий, — так же коротко ответил капитан.

Далматинец всеми силами пытался поддержать разговор, но капитан отвечал односложно и лицо его оставалось непроницаемым.

Наконец Милутин не выдержал и задал вопрос, давно вертевшийся у него на языке:

— Капитан, в это время часто бывает штиль?

После продолжительного молчания капитан сухо обронил:

— Бывает…

Лицо его было не более выразительным, чем старый, ржавый замок.

Милутин с трудом подавил раздражение и снова спросил:

— И долго?..

— Откуда мне знать! — недовольно буркнул капитан. — Иногда целую неделю!..

Как пытливо ни всматривался далматинец в капитана, но так и не понял, верить ему или нет.

А капитан солгал. В это время года иногда выдавались безветренные дни, но ненадолго. Тихая погода чаще стояла в сентябре, когда менялось направление ветров. Неделями море бывало ровным, как зеркало, и пароходный дым часами висел над водой. Но потом приходил из-под Керчи и Новороссийска «острый ветер», сопровождающий целые косяки жирной осенней скумбрии.

— Как бы то ни было, — невесело усмехнулся далматинец, — а придется ждать ветерка…

Капитан презрительно посмотрел на него и заметил:

— Без хлеба ждать можно. Но без воды долго не прождешь!..

Старый, опытный моряк, далматинец прекрасно знал, что жажда куда мучительнее голода. У него самого с вечера не было во рту ни капли, и горло так пересохло, что он ни о чем не мог думать.

У пленников оставалось еще с полбутыли воды. Это все же больше, чем ничего. И это очень, очень много, если жажда становится нестерпимой. Несколько капель воды — и в глазах проясняется, краски становятся ярче, воздух прозрачнее. Внезапно Милутину пришла мысль: а почему бы не разделить воду между всеми поровну? Каково будет его товарищам глядеть, облизывая пересохшие губы, как те, другие, не стесняясь, пьют воду прямо из горлышка? Справедливо ли это? Чем они лучше его товарищей? Чем заслужили такое преимущество?..

Но он отмахнулся от этой мысли и, наклонившись к своим, тихо сказал:

— Надо отдать им воду… Вода не наша, это они принесли ее.

— И лодка не наша! — возразил с кривой усмешкой Стефан. — Отдадим заодно и лодку…

— Ты против? — в упор спросил далматинец.

— Вот еще! Пусть лакают! — презрительно ответил Стефан.

Студент усмехнулся, но ничего не сказал.

— А ты чего ухмыляешься? — резко повернулся к нему Стефан. — Ты чего надо мной смеешься?