Вдали от берегов

Стефан с удивлением посмотрел на него.

— Ты что это? — пробурчал он. — Нашел время солнечные ванны принимать!

— Увидишь! — улыбнулся далматинец.

— Только этого нам не хватало, — мрачно проговорил Стефан, сплевывая за борт тягучий плевок.

Далматинец разделся догола, обнажив белое, атлетически сложенное тело, без лишней складки, без грамма лишнего жира. Под гладкой кожей упруго играли мускулы. Сейчас он казался сильным и молодым, будто годы не коснулись его здорового, крепкого тела. Когда он поднимался на нос лодки, все невольно залюбовались. От него веяло какой-то неиссякаемой энергией.

— Купаться будешь? — с интересом спросил печатник.

— Освежимся немножко!

Он ступил на борт и, сделав красивый затяжной прыжок, врезался головой в воду. Все с любопытством наблюдали за ним. Когда он вынырнул, глаза его сияли от удовольствия.

— Чудесная вода!

Он снова нырнул, затем стал плавать вокруг лодки с такой завидной легкостью, словно был огромной морской рыбой. Движения его были плавными, размеренными и сильными. Белое тело стремительно скользило под прозрачной водой, словно движимое мотором.

— Рыба есть? — шутливо спросил Вацлав.

Далматинец глубоко нырнул, проплыл под лодкой и вынырнул с другой стороны.

— Нет ни рыбы, ни черта, Вацлав! — крикнул он, поплавал еще немного и поднялся на лодку. Он выглядел посвежевшим, от мокрого тела веяло прохладой.

— Чья очередь? — весело спросил он.

Все молчали. Оказалось, что половина из них вообще не умеет плавать. Крыстану приходилось купаться, но на мелком месте, возле берега, и он едва держался на воде. Это темное, бездонное море вызывало в нем чувство страха. Казалось, стоит окунуться, как тотчас же камнем пойдешь на дно.

— Боишься? — улыбнулся далматинец.

— Страшновато! — откровенно признался Крыстан.

Милутин улыбнулся еще шире.

— Ладно, привяжем тебя! — сказал он. — Будем придерживать на веревке, пока не почувствуешь себя уверенно.

Крыстан озадаченно поскреб затылок. Далматинец купался голым, а он стеснялся товарищей. Ему всегда казалось, что к мужской наготе труднее привыкнуть, чем к женской. Пока он раздевался, Милутин приготовил веревку, а затем крепко обвязал его под мышками. Студент спрыгнул в воду и поплыл вокруг лодки. Веревка не понадобилась: он плавал довольно свободно. Студент наслаждался прохладой воды, приятно освежающей тело. Устав, подержался немного за борт и снова опустился в воду.

— Довольно! — сказал далматинец. — Хватит, а то устанешь.

За ним решил искупаться Вацлав. Привязали и его, но едва ослабили веревку, словак мгновенно, точно брошенный в море брус железа, пошел ко дну. Далматинец с силой дернул веревку, и Вацлав, как пробка, выскочил на поверхность. Мокрые волосы облепили ему лицо.

— Ух, как хорошо! — фыркая и отплевываясь, крикнул он. — Пускай!

Веревку снова отпустили, и Вацлав стал барахтаться, как щенок. Ему удалось самому продержаться на воде несколько мгновений. Вместе с искрящимися на солнце брызгами в воздух взлетал и его звонкий мальчишеский смех, радостный и возбужденный. Когда он снова стал тонуть, его опять подтянули на веревке.

— Эй, люди, а узел крепкий? — серьезно спросил он. — Если развяжется, утону, как утюг…

— Не бойся! — усмехнулся Милутин.

Веревку отпустили, и вода снова приняла Вацлава в свои прохладные объятия. Свежие, упругие струи словно нежными руками ласкали тело. Кровь быстрее побежала по жилам; вдруг словно спала разорванная серая пелена, все вокруг засверкало прежними красками, чудесно свежее и чистое. Он, кажется, просидел бы в воде до вечера, но далматинец был неумолим.

— Хватит, Вацлав! — крикнул он. — Вытаскиваем!

— Еще немного! — умолял Вацлав.

Ему дали поплавать еще несколько минут и втащили в лодку. Он глубоко дышал, глаза блестели.

— Жаль мне Чехословакию! — тихо промолвил он. — Жаль, что нет у нас моря!

— Скоро будет, — сказал студент.

Вацлав с недоумением повернул к нему свое порозовевшее лицо.

— Когда уничтожим границы, — пояснил студент, — все моря будут наши…

Последним купался печатник. Медленно, словно бы нехотя, он стянул с себя майку, и все невольно уставились на жилистое тело. Вся грудь и плечи были испещрены старыми зарубцевавшимися ранами. Шрамы были одинаковые и не круглые, какие остаются от нарывов, а узкие, с грубыми неровными краями, как от ударов ножом.

Когда он разделся совсем, обнажилось еще несколько таких же шрамов — на пояснице и даже на ногах. Все тело было исколото, словно служило мишенью.

Только Стефан знал, что означают эти шрамы, но и он видел их впервые. Лицо его помрачнело.

— Что это за чудо? — тихо и недоуменно спросил далматинец.

Печатник махнул рукой.

— Чудо природы!

— Вот именно, — сказал Стефан.

Всем почему-то было неловко расспрашивать. Далматинец обвязал печатника веревкой, и тот осторожно спустился в воду. Он немного умел плавать, и лишь время от времени его приходилось придерживать. Он плавал так, как плавают в речных заводях деревенские ребятишки — держа голову высоко над водой и сильно шлепая по воде ногами.

— Это штыковые раны! — сказал Стефан. — От солдатских штыков!

Лица людей болезненно исказились.