Вдали от берегов

Так было только вначале. Вскоре табачный запах пропитал все поры его тела и проник даже в душу, отбросив бурую тень на мысли и чувства. Стефан весь, насквозь, пропитался этим запахом — так же как белые стены склада, грязный пол и синие, заношенные фартуки работниц. Он уже не мог жить без этого запаха. Сигареты стали ему дороже хлеба.

Из-за их сизого дымка однажды в жизни Стефан даже унизился перед своими врагами. Всего однажды, и никогда больше, он потянулся за чужой сигаретой, обхватил ее своими огрубевшими пальцами и почти незаметным движением погладил нежную бумагу. Погладил, а затем, придержав губами, коснулся кончиком языка, чтобы ощутить слабый горьковатый вкус. И сразу в комнате словно стало светлее, а на душе спокойнее.

Когда тот небрежно чиркнул спичкой, Стефан склонился, прикурил и всей грудью вдохнул в себя дым.

За день до этого, во время уличной демонстрации, его арестовали. Это было не впервые. Стефан почти каждый раз попадался в руки полиции. Другие умели пользоваться моментом и, когда полицейские с прикладами и дубинками набрасывались на демонстрантов; разбегались во все стороны. А Стефан считал такое бегство позорным. Он не вертелся, как другие, возле условленного места, а становился на углу и с презрением смотрел, как остальные демонстранты, будто не замечая его, с пожелтелыми лицами обреченных проходят мимо, как они, тщетно прикидываясь равнодушными прохожими, сжимают под мышкой купленный для отвода глаз хлеб или пучок салата… Стефан давно понял, что все эти уловки — жалкая игра.

Мимо него проходили не только товарищи, но и полицейские шпики. И те и другие хорошо знали друг друга, и бессмысленно было играть в прятки. Они даже не выслеживали друг друга, а просто выжидали — одни с остервенением, другие настороженно, — когда это начнется. И едва только с уличной трибуны раздавался голос оратора, полицейские, как спущенные с цепи собаки, набрасывались на демонстрантов, стараясь схватить наиболее активных.

Стефан в таких случаях не убегал. Он закуривал сигарету и спокойным, размеренным шагом шел навстречу полицейским. Первое время эта хитрость сходила с рук — полицейские считали, что виновный не станет прогуливаться у них на глазах, а убежит. Но вскоре они приметили Стефана, и ему уже не удавалось ускользнуть, он неизменно попадал в участок.

В тот раз, в отличие от предыдущих, его тщательно обыскали и заперли в отдельную камеру, не оставив ни денег, ни табаку. Камера была тесная, с голыми стенами и цементным полом. В одном углу валялась охапка вонючей соломы. Кроме Стефана, там был всего один арестант — оборванный пожилой цыган, который сам не понимал, за что его взяли. Наверное, попался в драке, потому что на его стриженой голове зияла глубокая, залепленная табаком и грязной паутиной, гниющая рана от удара чем-то острым. Рана невыносимо болела, и цыган, с помутневшими глазами, непрестанно шагал по тесной камере и стонал. Ему тоже было нечего курить. Стефан обшарил все помещение, но нигде не нашел и окурка.

За целые сутки никто о них не вспомнил. С каждым часом арестантам все сильнее, до сухоты в горле, хотелось курить. Им не дали ни пищи, ни воды — ничего! Рана у цыгана воспалилась, красное пятно на голове разрасталось, — начиналось заражение. Он уже не мог ходить и тихо стонал, лежа в углу, на грязной соломе.

Стефана вызвали только через день и повели к полицейскому следователю. Войдя в комнату, Стефан прежде всего почувствовал острый запах табачного дыма. Следователь, с виду усталый и нервный, сидел за неказистым письменным столом. Пепельница перед ним была забита окурками, а рядом с чернильницей лежала большая, на сто штук, распечатанная коробка сигарет. Она была уже наполовину пуста, а оставшиеся сигареты валялись в ней как попало, словно их брали горстями.

На миг Стефан забыл обо всем на свете: он не мог оторвать глаз от сигарет, белых и гладких, с хорошим, золотистым табаком.

«Ну, Костов, как договоримся С вами, по-хорошему или по-плохому?»

Стефан вздрогнул и поглядел на следователя. Он не ожидал увидеть перед собой такого внешне измученного голодом и нуждой человека — худого, скверно выбритого, с короткими, всклокоченными волосами. Потертый пиджак, засаленный, мятый галстук, ветхие нарукавники — да и вся внешность следователя говорила, что это просто бедный, трудолюбивый чиновник, который с трудом кормит огромную семью.

«Господин следователь, — хмуро сказал Стефан, — внизу, в камере, человек умирает от заражения крови».

«Какой человек?»

«Один цыган…»

«Цыган? — удивился следователь. — У меня нет цыган!»

«Я уже двадцать два часа отсидел вместе с ним, — сказал Стефан. — Он ранен в голову веслом».

Следователь забеспокоился и начал звонить по телефонам. Вскоре он дозвонился до дежурного старшего полицейского. Голос следователя мгновенно изменился — зазвучал грубо, резко, властно. Стефан с удивлением прислушивался к разговору. Неужели это тот же самый человек с засаленным галстуком и старыми нарукавниками?

«Отведите его немедленно в больницу! — сухо распорядился следователь. — И доложите мне, что с ним!»