Вдали от дома

Кто бы мог подумать, какое впечатление произведет наш образ, эта личная сценка, на стороннего наблюдателя?

Кто мог вообразить, что образованный школьный учитель сочтет это смятение идеальным примером современной жизни?

15

Так я в первый раз увидел Данстена. Я не знал его имени, конечно, но предпочел бы никогда не видеть миссис Боббсик в объятиях этого мерзавца. Меня мутило от мысли: «Коротышка – рогоносец». И я, который прежде жаждал его жену, теперь мечтал совершить некий акт неожиданной доброты, помыть его машину, например, – что угодно.

В кафе Кловер не смогла постичь причины моего огорчения:

– Она тебе нравится?

Как я мог объяснить? Что мне нравился образ Коротышки Боббсика, его «ягуара», его жены, его детей, катающихся в траве среди ночи.

– Ее муж мой друг.

Верхняя губа Кловер сморщилась, и мне захотелось положить туда палец, на завораживающую родинку. Ей это не понравилось.

– Примета красоты, – сказал я, но она убрала мою руку.

– Это знак греха, по словам матери.

– Очень убедительно.

– Нет. Не смешно.

– Твой грех?

– Именно. Я сказала маме: если это не мой грех, значит, твой. Она ударила меня по лицу.

– Ха.

– Именно.

Я подумал: «На каких неведомых ветрах наши души перенеслись в наши тела?»

– Идем, – сказала она. – Пора.

Пора что? Когда мы встали из-за стола, я подумал: «Ты ее не знаешь. Ты скажешь, что любишь ее из-за чего-то бессмысленного, вроде красивой ключицы».

«Кости», – думал я, когда мы вышли во тьму Гисборн-роуд, поднялись на холм, где воздух был влажным и прохладным и пах гниющей листвой и испражнениями скота и патрульных лошадей, которые недавно прошли по дороге. Кобылья моча – афродизиак для жеребцов, так говорит Бен Калво. Хозяином кафе он стал, подзаработав на скачках, так что, возможно, это и правда.

Двери в аптеки были заперты, но мы шли, словно они были открыты нашему желанию, рука в руке, мимо кладбища англиканской церкви, где остановились поцеловаться. Влечение делает мужчину нечестным с собой, это хорошо известно. Я боялся скользкой неопределенности фальшивого чувства, удобного случая, того, что это не до конца правда.

Мы вошли в парадные ворота моего дома, протиснулись между гортензиями, я вдыхал запах ее мягкой шеи, воображая комнаты и дома за пределами моей жизни.

В грязной темноте я приметил спящих клуш, меловые комки на крыше.

– Я подрежу им крылья, – сказала она, – прежде чем уйду.

Войдя внутрь, я оглох от беспокойства из-за аптеки и моего искореженного плеча. Я опустил жалюзи и зашторил повсюду окна, а она улыбалась мне, и я надеялся, что она не заметит мой жуткий шрам. Она сбросила туфли. Я не мог представить, о чем она думала.

Скажем, мы в Италии, и что?

В кухне мы обнялись, и она прижала меня к себе, и вдыхала мое дыхание, и говорила, что именно так узнается, тот ли с тобой человек. Она была так гибка и невероятно красива и нежна, и ее руки были сомкнуты на моих лопатках – она вошла в мою жизнь.

Я сказал, что мы не можем сделать то, чего оба хотим.

– Это положено говорить девушке.

– Только не без «штучки».

– У тебя отличная штучка, как я чувствую.

Мои вены и артерии готовы были взорваться, но я предпочел бы убить себя, чем играть в эту игру. Затем мы оказались на полу спальни, среди книг, как подростки, и я сказал, прямо, просто, что проблема в отсутствии презерватива.

Она ответила, что есть много способов обтяпать дельце, но она не понимала, что я таков, каков есть, потому что когда-то был мальчишкой. Я взмыл в секунду, как воробей. Пролил свое семя, но не на землю.

Я доверил свои тайны этим сверкающим внимательным глазам. Я признался. Нам с Аделиной Кёниг было всего по двадцать лет, когда она забеременела, и мы сбежали в Мельбурн. Я решил, что мы родим там ребенка. Но Аделина, медсестра, нашла врача, который делал аборты. Я даже не знал, что такие люди существуют.

– Бедные дети, – сказала Кловер. – Как ужасно. Вам пришлось собрать уйму денег.

Я был тронут, что она благосклонно отнеслась к моим уродливым тайнам. Я признался, что взял взаймы у Себастьяна Ласки, которого знал недостаточно хорошо, чтобы просить о многом, но он не единожды снисходил до руин моей жизни, чтобы меня спасти.

– Ты привлекательный мужчина, – сказала она. – Тебя всегда будут прощать.