Вдали от обезумевшей толпы

- Будет вам хорохориться, пастух! - проговорил Марк Кларк, укоризненно глядя на свечу, по-видимому, обладавшую какими-то притягательными свойствами.

- Покойницу никто не обидит, - вдруг заговорил Когген, автоматически отчеканивая слова. - Для нее уж сделали все, что положено... Ее нету с нами, и на кой человеку разрываться и спешить ради безжизненного праха, ведь он ничегошеньки не чувствует, не видит и даже не знает, что с ним делают? Будь она в живых, я первый бы ей помог. Захоти она поесть либо выпить, я сразу же выложил бы денежки. Но она померла, и спеши не спеши, ее не оживишь: она ушла от нас, и нечего на нее попусту тратить время. На кой нам торопиться? Выпейте, пастух, и будем друзьями, ведь завтра с нами может приключиться то же, что и с ней!

- Очень даже может! - подхватил с пафосом Марк Кларк и тут же отхлебнул, спеша насладиться благами жизни, пока с ним еще не случилось упомянутое событие. А Джан выразил свои мысли о завтрашнем дне в следующей песне:

За-втра! За-втра!

Нынче мир и достаток под кровом царят,

И с душой беззаботной пирую!

Угощаю друзей, - чем богат, тем и рад!

Завтра ж - пить без меня круговую!

За-втра! Зав...

- Заткнитесь, Джан! - оборвал его Оук и обернулся к Пурграсу. - Что до вас, Джозеф, то вы ведете себя просто мерзко, хоть и корчите из себя святошу! Вы напились до чертиков и не держитесь на ногах!

- Ну, нет, пастух Оук, нет! Выслушайте разумное слово, пастух. Все дело в том, что на меня напала хворь, что зовется двоящийся глаз, вот вы и видите вместо меня двоих, то бишь, я вижу вместо вас двоих.

- Двоящийся глаз - скверная штука! - изрек Марк Кларк.

- Так всегда со мной случается, как засижусь в трактире, - со смиренным видом продолжал Джозеф Пурграс. - Да! Я вижу всякой твари по паре... как будто меня за святость Ной захватил с собой в ковчег... Д-д-д-да, - прибавил он, воображая себя отщепенцем и пуская слезу. - Видать, я слишком хорош для нынешней Англии, жить бы мне в Ветхом завете с другими праведниками, тогда никто не наз-з-зывал бы меня пьянчу-чугой!..

- Будет вам разводить нюни! Совсем ополоумели!

- Ополоумел?.. Ну, что ж! Обзывайте меня пьянчугой! Я приму это смиренно, я готов каяться на коленях, ей-богу, готов! Ведь я перед всяким делом говорю: "Господи, благослови!" День-деньской не сходит у меня это с языка. Видать, за этот святой обычай я и заслужил поношение! Так, значит, я ополоумел?! Да разве я позволял куражиться надо мной? Всякий раз давал сдачу, да еще как! Верно я говорю?

- Так оно и было, молодчина ты, Джозеф! - с жаром воскликнул Джан.

- Никогда я не допускал такого со мной обхождения! А вот пастух при всех моих достоинствах обозвал меня полоумным!.. Ну, да бог с ним... Смерть будет для меня избавлением!..

Убедившись, что ни одному из работников нельзя доверить повозку, Габриэль, ни слова не говоря, вышел, захлопнул за собой дверь и направился к повозке, уже еле различимой в осенней мгле. Он отвернул морду лошади от холмика, который она начисто объела, поправил ветки на крышке гроба, и повозка покатилась дальше в темноте, насыщенной вредоносными испарениями.

В селении мало-помалу распространился слух, что к вечеру должны привезти и предать земле тело злополучной Фанни Робин, которая убежала в Кэстербридж и оттуда переходила из города в город, следуя за N-ским полком. Но благодаря молчаливости Болдвуда и великодушию Оука никому и в голову не приходило отождествить Троя с возлюбленным, за которым она последовала. Габриэль надеялся, что правда не выплывет наружу хотя бы в ближайшие дни; девушка скроется под землей, вырастет могильный холмик, пройдет время, об этом событии начнут забывать, и Батшеба не испытает острой боли, какую теперь причинили бы ей оскорбительные толки.

Когда Габриэль добрался до старого особняка Батшебы, чье поместье было расположено на пути к кладбищу, уже окончательно стемнело. Из ворот вышел человек и спросил сквозь туман, висевший между ними, как облако мучной пыли:

- Это Пурграс с телом? Габриэль узнал голос пастора.

- Я привез тело, сэр, - отозвался он.

- Я только что заходил к миссис Трой осведомиться, не известно ли ей, чем вызвана задержка. Боюсь, что сейчас слишком поздно, и уже нельзя совершить обряд погребения с должной благопристойностью. Что, свидетельство о смерти при вас?

- Нет, - отвечал Габриэль. - Я полагаю, оно у Пурграса, а он застрял в "Оленьей голове". Я забыл спросить у него.

- Ну, так это решает вопрос. Отложим похороны до завтрашнего утра. Тело можно отвезти в церковь или же оставить здесь, на ферме; а утром его возьмут носильщики. Они прождали больше часа и разошлись по домам.