Вдали от обезумевшей толпы

Все сидели молча, задумавшись над тем, что само собой надлежало заключить из этого рассказа, и глаза всех были устремлены в зольник, раскаленный, как пустыня под полуденным тропическим солнцем. И глаза у всех были сосредоточенно прищурены то ли от пылающего жара, то ли от непостижимости того, что заключалось в услышанном ими рассказе.

Габриэль первым прервал молчание.

- А живется-то вам здесь ничего? Ладите вы с вашей хозяйкой, как она с работниками?

Сердце Габриэля сладко заныло в груди, когда он так, словно невзначай, завел разговор о самом заветном и дорогом для него предмете.

- А мы, правду сказать, мало что про нее знаем, ровно как бы и ничего. Она всего несколько дней, как к нам показалась. Дядюшка ее занемог сильно, вызвали к нему самого что ни на есть знаменитого доктора; но и он уж ничего сделать не мог. А теперь она, слышно, сама хочет фермой заправлять.

- Так оно, похоже, и будет, - подтвердил Джан Когген. - Семья-то хорошая! Мне так думается, у них лучше, чем у кого другого, работать. Дядюшка у нее уж такой справедливый был человек. А жил один, неженатый, вы, может, о нем слыхали, пастух?

- Нет, не слыхал.

-- Я когда-то частенько в его доме бывал: первая моя жена Чарлотт, у него на сыроварне работала, а я к ней тогда сватался. Душевный был человек фермер Эвердин. Ну, конечно, он про меня знал, какой я семьи и что за мной ничего худого не водится, и мне разрешалось приходить к ней в гости и угощаться пивом сколько душе угодно, только не уносить с собой, ну, сами понимаете, сверх того, что в меня влезет.

- Понимаем, понимаем, Джан Когген! Как не понимать!

- А уж пиво было - ввек не забуду. Ну, конечно, я старался уважить хозяина, отплатить ему за его доброту и со всем усердием оказывал честь его пиву, не то что какой-нибудь невежа, который за радушие непочтением платит пригубит да отставит.

- Верно, мистер Когген, так не годится поступать, - поддакнул Марк Кларк.

- А потому, перед тем как туда идти, я, бывало, наемся рыбы соленой так, что у меня все нутро жжет, вся глотка пересохнет, а в сухую глотку пиво само так и льется. Ух! Душа радуется! Вот были времена! Райская жизнь! Да, сладко я пивал в этом доме! Помнишь, Джекоб? Ты ведь туда со мной хаживал?

- Как же, помню, помню. А еще мы с тобой, помнишь, в духов день в "Оленьей голове" пили. Ох, и здорово же мы тогда насосались!

- Было дело. Но ведь питье питью рознь, а вот ежели по-благородному пить, без греха, так чтобы нечистый тебе с каждым словом на язык не подвертывался, нигде мне, так хорошо не пилось, как на кухне у фермера Эвердина. Там не то что чертыхнуться, слова бранного обронить не смели, даже когда все уж до того допивались, что всяк не помнил, что городил; а ведь тут-то тебя бес за язык и тянет, в самый бы раз душу отвести!

- Верно, - подтвердил солодовник, - природа - она своего требует; выругаешься, и словно на душе легче; стало быть, надобность такая, без этого на свете не проживешь.

- Но Чарлотт ничего такого не допускала, - продолжал Когген, - упаси бог, чтобы при ней помянуть всуе... ах, бедная Чарлотт, кто знает, посчастливилось ли ей на том свете, попала ли ее душенька в рай! Не больно-то ей в жизни везло и там, может, не тот жребий выпал, и мается она, горемычная, в преисподней.

- А кто из вас знал родителей мисс Эвердин, ее отца и мать? осведомился пастух, которому приходилось делать некоторые усилия, чтобы удержать разговор вокруг интересующего его объекта.

- Я знал их мало-мало, - отозвался Джекоб Смолбери, - только они оба городские были, здесь не жили. Давно уже оба померли. Ты-то их помнишь, отец, что они были за люди?

- Да он-то так себе, неприметный был, не ахти какой, - сказал солодовник, - а она видная собой. Он так за ней и ходил, сам не свой, покуда не поженились.

- Да и женатый тоже, - вмешался Джан Когген, - сказывали, как начнет целовать, целует, целует без конца, оторваться не может.

- Да, и женатый он страх как гордился женой.

- Да, да, - подхватил Когген. - Рассказывают, будто он на нее просто наглядеться не мог, и ночью-то раза три встанет, свечу зажжет и любуется.

- Этакая беспредельная любовь! А мне думается, такой на свете не бывает! - пробормотал Джозеф Пурграс, который, высказывая свои суждения, предпочитал выражаться обобщенно.

- Нет, почему же, бывает, - сказал Габриэль.

- Да, так оно у них, похоже, и было, - продолжал солодовник. - Я-то хорошо знал их обоих. Он ничего мужик был, звали его Леви Эвердин. Мужик-то - это я зря сказал, просто обмолвился, он не из крестьян был, классом повыше, модный портной, и деньжищ у него хватало. И два, не то три раза он прогорал, так о нем все и говорили - известный банкрот, - далеко о нем слава шла.

- А я-то думал, он из простых был, - сказал Джозеф.

- Ни-ни, нет. Банкрот. Как же, кучу он денег задолжал серебром да золотом.

Тут солодовник задохнулся, и пока он переводил дух, мистер Когген, задумчиво следивший за свалившимся в золу угольком, покосился одним глазом на компанию, подмигнул и подхватил рассказ.