Она только фыркает и переводит тему. Неужели вот так просто? И я смею надеяться, что всё станет как раньше. Солнце село, судя по тому, как потянуло свежестью, и мы не спешим укрываться в каюте. Смакуем этот вечер как глоток живительной влаги. В итоге Мари сама тянет меня в спальню. Прижимается так, что я готов на любые подвиги. Один на один, только я и она. Она включает ненавязчивую музыку, чарующая мелодия заполняет каюту. Мы любим друг друга нежно и страстно одновременно, как будто не виделись вечность, а не расстались только сегодня утром. Когда я уже близок к финалу что-то неуловимо меняется. Новый трек. Голос, который терпеть не могу, поет о том, что хочет забрать мою девочку. И, кончая подо мной, содрогаясь в конвульсиях, она шепчет:
— Алекс…
Я замираю, не могу продолжить даже под страхом смертной казни. «Как она могла?» — рефреном крутится в голове.
А мелодия уже меняется на механический звук голосового помощника: Редакция «Глобал Ньюз» приносит извинения за статьи порочащие честь и достоинство Александра Эванса, размещённые на сайте компании в июне текущего года. Так же представитель компании отмечает, что статьи не принадлежат компании и были размещены на сайте в результате хакерской атаки.
— Как тебе мой подарок? — интересуется невинно. Как всё просто, действительно. Единственная причина, по которой она так мила сегодня — месть. Я так обрадовался, что не распознал подделки.
— Как давно ты знаешь? — спрашиваю, будто это имеет значение.
— Какая разница, — бросает зло. — За что ты так со мной, Кир? Что я тебе сделала, что ты так играючи сломал мою жизнь?
И мне нечего ответить кроме очевидного:
— Я люблю тебя.
Но этого, конечно, не достаточно. Как и всегда.
— Так не любят, Кир. Когда любят, желают человеку счастья.
31
МАРИ
Мне хотелось причинить ему боль соразмерную моей. Но нельзя, втаптывая кого-то в грязь, самому остаться чистым. Месть не приносит никакого удовлетворения. Напротив, чувствую себя намного хуже, ведь, несмотря на всё сотворённое им дерьмо, что-то в моей душе так же отзывается на Кира, как и раньше.
Он вскакивает, натягивает брюки и практически выбегает из каюты. Возвращается минут пятнадцать спустя, уже спокойный.
— Одевайся, — говорит отстранённо. — Как причалим, поедем в новый дом. Получишь свой подарок.
И выходит. Даже не думаю подчиняться, лежу голая в разорённой постели и в голове ни единой мысли: пус-то-та. Спустя какое-то время чувствую, как яхта мягко ударяется о причал. Тут же в спальню заходит Кир.
— Пойдём.
— Я останусь здесь, — говорю буднично.
Кир подходит ближе, наклоняется и хватает меня за руку, выдёргивая из кровати. Раздувает ноздри, поняв, что я всё ещё не одета. Выдыхает в безнадёжной попытке успокоиться.
— Если ты сейчас же не оденешься, то пойдёшь до машины в таком виде.
Разглядываю его, наклонив голову к плечу. До чего же хорош мерзавец, даже после всего, что было, он мне нравится. И это раздражает до ужаса. Он сильнее, явно настроен выполнить свою угрозу, и я в очередной раз подчиняюсь.
За рулём сегодня Тураб, я же сижу ледяной статуей на заднем сидении, не представляя, куда мы едем. Мы больше не держимся за руки. Это не надо ни одному из нас. Тем лучше.
Подъезжаем к большому, что видно даже в темноте, дому. У меня нет желания его рассматривать, но этого никто и не требует. Кир за руку ведёт меня куда-то вглубь, не включая свет. Он ориентируется здесь, значит, был уже до этого. Интересно с кем? Мысль мелькает раньше, чем успеваю её приструнить. Неинтересно. Должно быть.
Судя по всему, мы заходим в спальню. Он всё так же держит меня за руку, не отходит и ничего не говорит. Спустя пять бесконечных минут, тяжело вздыхает и, резко прижав к себе, обнимает. Нет ни сил, ни желания сопротивляться.
— Ты хотела сделать мне больно, и у тебя получилось, — шепчет поверх моей головы. — Лучше всего у нас выходит ранить друг друга, всегда. Почему так? — не получив ответа, он продолжает. — Я просто люблю тебя, что бы ты ни говорила, и хочу, чтобы была рядом. Если это то, что ты чувствовала, когда я был с Алией, то мне бесконечно жаль, Мари, — его весьма волнует то, что я упомянула Алекса, имитируя оргазм, но он даже не думает извиняться за свой собственный обман. Считает, что это нормально?
— Это даже не близко, Кир, — говорю устало.
— Наверное, ты права, — его голос снова наполняется злым ядом. — Даже не близко. Потому что её я трахаю, но не люблю. А ты спишь со мной, но любишь его. Что в нём такого, чего нет во мне? — он же не хочет, в самом деле, услышать ответ? Видимо хочет, потому что настаивает. — Отвечай.
Говорить об Алексе с Киром странно, и в то же время поговорить о нём хоть с кем-то заманчиво: