Вдохновенные бродяги

После такого наказания Баранщиков долго провалялся, а когда поправился, то сейчас же принялся искать средств так убежать, чтобы его уже не поймали и не били. Баранщиков пошёл на корабельную пристань и стал там толкаться между корабельщиками, отыскивая «добродетельного» человека христианской веры, который бы его выручил из плена. Судьба ему поблагоприятствовала, и он нашёл грека Христофора и попросился на его корабль. Христофор согласился его взять, но предварительно "учинил ему увещание". Он сказал: "как ты живёшь у богатого господина, то смотри, ты ничего из его дому не украдь" (стр. 25).

Баранщиков дал слово, что красть не будет.

В условленный день Баранщиков явился на корабль Христофора, и они отправились в Константинополь. По пути они заходили в Яффу, Венецию, Микулу и Смирну.

Из Яффы Баранщиков с Христофором и двадцатью христианами ходили в Иерусалим на поклонение святыням.

Грек Христофор, придя в Иерусалим, свёл Баранщикова к греческим священникам и рассказал им о его злополучной участи и о невольном (будто бы) магометанстве. Иерусалимские, греческие священники отнеслись к магометанству Баранщикова очень снисходительно, так как в их народе, при совместном житье с турками, переходы в магометанство и назад бывают нередко. Греческие духовные сейчас же разрешили Баранщикова и, в знак освобождения его от магометанской веры, "приказали сторожу заклеймить его на правой руке образом распятия господня. Клеймо это большое, устроено всё из игол, усаженных в крепкой доске железной, натертой порохом" (sic). Баранщикову было очень больно, когда его этим заштемпелевали, но зато теперь он стал опять православный христианин, каков был ранее до пленения его разбойниками.

В Венеции Баранщиков предъявлял свой старый испанский паспорт и получил от местного управления другой печатный паспорт с изображением на оном почивающего в Венеции святого апостола и евангелиста Марка.

В Микуле Баранщиков ходил к российскому консулу из славанцев Контжуану, который отнёсся к нему очень участливо и велел ему явиться в Царьграде к русскому министру Якову Ивановичу Булгакову.

Як. Ив. Булгаков был назначен русским министром в Константинополь в 1781 г. и занимал эту должность семь лет. (Прим. автора.)

Когда корабль пришёл в Константинополь, Христофор поблагодарил Баранщикова за службу и, снабдив его греческой одеждой, расстался с ним, но денег ему не дал ни копейки, и Баранщиков всю свою надежду теперь возложил на русского министра Булгакова.

X

На другой же день Баранщиков пошёл в Перу, где жил российский министр. Самого Булгакова Баранщиков не видал, потому что, по случаю моровой язвы, свирепствовавшей в Царьграде, Булгаков выехал из города на мызу. Тогда Баранщиков обратился к домоправителю Булгакова и "изъяснил ему все свои обстоятельства". Но "г. домоправитель не подвигнулся примером добродушного грека Христофора" — и мало дал веры рассказам Баранщикова и на паспорты его не обратил внимания, а "приказал, чтобы он никогда в дом императорского министра не ходил, претя отдачею, буди приидет, под турецкую стражу, сказав притом с негодованием: как бы то ни было, что ты магометанский закон самовольно или принуждённо принял, нужды нет вступаться его превосходительству, много вас таких бродяг, вы все сказываете, что нуждою отурчали" (стр. 36 и 37).

И вот Баранщикову при русских стало хуже, чем у чужаков, и пришлось ему добывать себе пропитание подённой работой на корабельной пристани. Плата была изрядная: по два левка в день, т. е. по 1 р. 20 к., но жить было дорого, и денег едва хватало. В свободное от работы время Баранщиков не раз ходил в бедном греческом платье в российский гостиный двор и искал покровительства у приезжавших туда русских купцов. Но все русские купцы были тоже народ тёртый и, как Булгаковский домоправитель, совсем не верили «скаскам» Баранщикова и помощи ему не оказали. В этом горестном положении, оставленный неимоверными русскими, Баранщиков обратился опять к легковерным туркам и среди их случайно встретил близ гостиного российского двора двух, с которыми сошёлся и опять надолго отвлёкся от осуществления своего страстного стремления возвратиться на родину и соединиться с любимою семьею и с истинною святою, православною верою.

XI