Вдохновенные бродяги

Первое катковское заявление об этом было встречено с удивлением и недоверием: в Петербурге думали, что «злой московский старик» что-то юродствует. Люди говорили: «На кой нам прах еще нужна какая-то шайка бродячей сволочи!» Но Катков продолжал свою «лейб-агитацию» и печатал в своей «лейб-газете» то подлинные письма сносившегося с ним Ашинова, то сообщения о том, что могут сделать в пользу России вооруженные товарищи этого атамана, укрывавшиеся в это время где-то не в нашем государстве в камышах и заводях. «Вольные казаки» не знали: идти ли им за нас, или «за англичанку», которая будто бы уже дала им заказ, чтт им надо для нее сделать, и прислала человека заплатить им деньги за их службишку. Тогда самые простые люди, имеющие понятие об устройстве европейских государств и о быте народа, сочли все это за совершенно пустую и глупую выдумку и знали, что ничего такого быть не может, но Катков все свое твердил, что вольные казаки могут уйти у нас из рук; что они уже и деньги от англичанкиного посла взяли, но что все-таки их еще можно остановить и направить к тому, чтобы они пошли и подбили кого-то не под англичанку, а под нас.

Это становилось смешно и никто не мог понять: какую надобность может иметь «англичанка» в том, чтобы разыскивать и нанимать к себе на службу подобную шушеру, – не понимали и кого еще нам надо под себя подбить? Но тогда Катков рассерчал и объявил, что относиться к Ашинову с недостатком доверия есть измена!

Стало даже неудобно и разузнавать: кто он такой в самом деле и откуда взялся?

Но вдруг там же, в Москве, нашелся бесстрашный человек и стал спорить с Катковым.

XXI

Отважный московский гражданин был другой газетный редактор, Алексей Алексеевич Гатцук, издававший «Крестный календарь» и своего имени иллюстрированную газету. У Гатцука были в разных городах корреспонденты, и один из них знал об Ашинове и сообщил в «Газету Гатцука», что Николай Иванов Ашинов вовсе не «вольный казак», какового нет и названия, а что он пензенский мещанин, учился в тамошней гимназии и исключен оттуда из младших классов за нехорошие поступки. Потом он бродил и съякшался с какими-то темными побродягами и скитался с ними где попало, находясь в стороне от спокойных людей, исполняющих положения гражданского закона, Гатцук с радостью напечатал это известие, чтобы «открыть обществу глаза» и не допустить его до глупости носиться с человеком, который вовсе не то, за кого он себя выдает и кем он быть не может, так как никаких «вольных казаков» в России нет. Но несмотря на точность сведений Гатцука, которые ничего не стоило проверить в каждую минуту, и не стесняясь тем, что «вольных казаков» в самом деле нигде нет, очевидная ложь, выдуманная каким-то выжигою, при поддержке Каткова, стала за истину и заставила людей доволно почтенных играть перед целым светом унизительные и жалкие роли.

Говорили: «Да!.. черт возьми!.. Оно кажется… что-то того… Что-то не чисто пахнет, но ведь если подумать… Если вспомнить, кто был Ермак… так и надо потерпеть…»

«Ну да, – возражали им: – но ведь Ермак „поклонился Сибирью“, а этот чем же будет кланяться?»

«А вот у него уж что-то есть!..»

И вдруг называли Египет и Индию.

И что же! «Все повинулось суете», «мудрые объюродеша» и «за ослушание истины верили лжи» (2 Ос. II, 11–12).