Вдохновенные искатели

Второй год изысканий приближался к концу. Далеко позади остались первые опыты, блуждания от догадки к догадке. Померкла память о нише-пещере вблизи границы, в районе, богатом «природными данными» – поголовной пендинкой и необычайным обилием москитов. Теперь супруги ютились у самого Мургаба в совхозе. Вначале их поселили в пустой школе, а когда каникулы миновали, экспедиции предложили заброшенный барак.

Невзгод и лишений тут было не меньше, чем в прочих местах. Удивительно, до чего Латышев легко их сносил. Ни жажда, ни долгие ночи, которые он проводил без сна, не влияли на его самочувствие. Без аффектации и жалоб он вымоет полы, встанет за стирку или начнет варить обед. «Я что угодно состряпаю, – говорил он, – но что именно состряпал, сказать затрудняюсь».

Второе лето подходило к концу, когда Латышев однажды обратился к жене:

– Вам придется, Александра Петровна, выслушать меня. Будьте внимательны, мне хочется узнать ваше мнение. Мы нашли, что песчанка болеет пендинкой, нашли также паразита у москита. Как вы полагаете, кто кого заражает: песчанка москита или наоборот?

– Вы хотите сказать, – переспросила жена, – кого из них считать резервуаром?

– Хотя бы и так.

Вопрос показался ей праздным.

– Конечно, песчанку. Насекомые к зиме погибают, а заразное начало сохраняется в зверьках.

– Подумайте еще раз, – сказал он, насупясь, – не спешите с ответом. Вы забыли, что у переболевшей песчанки, вероятно, наступает иммунитет. Ни заразить ее вторично, ни от нее заразиться уже невозможно. Со временем переболеет вся масса зверьков, и болезнь пойдет на снижение.

Она действительно поторопилась, поспешила, что и говорить. Резервуаром, конечно, служит сам переносчик.

– Какие у вас доказательства, – не сдавался суровый наставник, – считать насекомых резервуаром? Мы недавно собрали яйца москитов в норах и вывели пятьсот насекомых. Ни в одном мы не нашли возбудителя болезни. Все они были невинны от рождения. Чтоб заразить человека, им надобно раньше самим заразиться.

Он в этом убедился на опыте. Партия москитов, выведенная в лаборатории, была пущена на больную песчанку. Затем в течение семи суток он их холил и берег. Время было холодное, и капризные переносчики изводили его. Он кормил их своей кровью, согревал своим телом, делал все, чтобы их сохранить. При вскрытии у москитов был обнаружен возбудитель болезни. Только из организма зверька они могли его получить.

– Что же вы мне посоветуете, Александра Петровна? С чего прикажете теперь начинать? Надо решить, кто кого заражает.

Исследователь не стал домогаться ответа. Зимой экспедиция вернулась в столицу, и здесь Латышев понял, что ему делать и с чего начинать.

Он принялся ставить опыты: заражать пендинской язвой песчанок, привезенных с собой, вызывать у них болезнь и вновь заражать после выздоровления. Надо было ожидать, что зверьки, перенесшие пендинку, устоят против новой заразы. Организм животного поведет себя так же, как организм человека. Случилось иначе: животные болели дважды и трижды, у них не развивался иммунитет. Они оказались способными болеть и заражаться всю жизнь. Александра Петровна была, несомненно, права, когда утверждала, что зверек служит резервуаром – неиссякаемым источником заразы.

«Если москиты, – подумал Латышев, – черпают заразное начало из организма зверька и передают его здоровым песчанкам, то заболевания в норе должны начинаться задолго до того, как возникает эпидемия. Ничто не может помешать кровососу и его потомству круглый год поражать хозяев и сообитателей».

Латышев едет ранней весной, в пору мартовских ливней, в пустыню. В воздухе нет еще москитов – предвестников грядущих бед. Исследователь приступает к отстрелу песчанок и строгой проверке их. Два месяца с лишним длится охотам и изучение зверьков. Из четырехсот восьмидесяти песчанок триста двадцать отмечены печатью пендинки. Многие – с начальными стадиями болезни: их заразили недавно, в марте, а возможно и в феврале. Перед отъездом отсюда, в декабре прошлого года, он наблюдал также много свежих заболеваний. Москитов не было уже и в помине, а заражение зверьков продолжалось.

Да, он не ошибся, именно в норе поддерживается источник страдания: молодые москиты поглощают возбудителя из крови песчанки, чтоб передать его потомству зверька. Эта черная работа распределена между москитом кавказским, поддерживающим болезнь у грызунов, и папатачи – у человека.

В связи с этим Латышев решил внести ясность в латинскую лексику и отказаться от термина «антропофильный» – «человеколюбивый», несправедливо присвоенного кровососу папатачи.

– Согласитесь, Александра Петровна, – настаивал сторонник порядка в языке, – не о любви к человеку тут может быть речь, а о влечении к его кровле и дому. Он «стегофильный» – домолюбивый, сказал бы я.

* * *

Николай Иванович Латышев – паразитолог чистейшей воды, достойная ветвь когорты, осушавшей малярийные болота в Южной Италии, гнезда желтой лихорадки на перешейке Панамы, действовавшей всюду, где приходилось вырывать с корнем зло. Духовным отцом его, вдохновителем и другом был Павловский.