«Вдоль обрыва, по-над пропастью...».

— Да вроде тоже.

И каждый раз говорилось, что надо бы повидаться не здесь, посидеть, как прежде, поговорить о том о сём, и оба говорили «да», непременно, но этим дело и кончалось.

Но как-то летом 76-го, в очередной раз встретившись на «Мелодии» (он записывал чудесный альбом на свои стихи и музыку — «Алиса в Стране чудес»), я его все-таки сподвигнул поехать ко мне. И вот мы на двух машинах — он на голубоватого цвета «пежо», я на своей темно-серой «Волге» — помчались на проспект Вернадского, где я тогда жил. Володя явно хотел продемонстрировать, как он лихо водит машину, я предоставил ему такую возможность, то есть пропускал его вперед, когда он хотел обогнать меня. Но я был в этом деле опытнее его и знал: как бы он ни лихачил, а к дому мы подъедем почти одновременно. Что и оказалось в итоге. Правда, он подъехал первым и был явно горд этим.

Мы поднялись ко мне. У меня только что вышла авторская пластинка с песнями на мои стихи — «Бабье лето», были и другие диски, на которых тоже были песни с моими текстами.

Кое-что послушали, но в основном поболтали о том о сём, в основном о всяких проблемах и тонкостях в сочинительстве песен.

— Васёчек, а ты много уже «настрогал». Наверно, авторские хорошие пошли? — спросил Володя. И, услышав «да», тут же, без промедления: — Так я могу у тебя занимать?

— Без проблем, Володь, для тебя — всегда пожалуйста...

Он неплохо зарабатывал, особенно концертами. Но и тратил много. Почему и спросил меня, чтобы иметь на всякий случай адрес, где всегда можно перехватить в долг. (После его смерти таких долгов окажется немало.)

А где-то через год я уже буду у него в гостях на Малой Грузинской, в его новой квартире. Мы будем попивать чаёк у него на кухне и, как всегда, «разговоры разговаривать» (это наше с ним любимое выражение). Но нормально поболтать не даст телефон, который будет трезвонить с небольшими перерывами почти весь вечер...

Летом 79-го я встречу его в Доме литераторов. Едва поздоровались, как Володя сразу куда-то метнулся, словно его тянул кто-то за руку. Я спросил, что с ним, но он, не говоря ни слова, махнул как-то странно рукой и исчез. Мне оставалось только пожать плечами. В тот день в ЦДЛ я его больше не видел.

А последний раз мы с ним пересеклись где-то в середине апреля 1980 года.

Нынешнее Российское авторское общество (РАО) тогда находилось в Лаврушинском переулке, в том знаменитом писательском доме, что почти напротив Третьяковки, и называлось тогда ВААП. В этом же помещении находилась и сберкасса. Мне нужно было снять какие-то деньги, и я, как сейчас помню, в понедельник направился в этот ВААП. Подъехал, смотрю — стоит Володин «мерседес», а в машине сидит какая-то молоденькая блондинка. «Ай да Васёчек, ай да молодец», — подумал я невольно. Вошел в здание. Чтобы оказаться у сберкассы, надо было пройти по подземному переходу, соединяющему одну половину дома, где она находилась, с той половиной, в которую обычно попадаешь с улицы. Вот в этом подземном переходе мы и столкнулись с Володей.

— Васёчек! — обрадовался Володя, обнимая меня.

Я тоже был рад его видеть, тем более что та последняя встреча в ЦДЛ оставила какой-то неприятный осадок.

— Как ты? — спросил он меня.

— Нормально. А ты?

— Все хорошо.

— Я вижу, — сказал я, улыбаясь и давая понять, что понимаю его «хорошо».

— Извини, спешу.

— Да я тоже, Володь.

Мы обнялись, поцеловались, и он убежал.

Я его очень хорошо знал. Я видел, что он «под банкой», — это заметно было по глазам, и в то же время от него абсолютно не несло перегаром. А я помнил, как это обычно бывало... Наверно, что-нибудь прыснул, чтобы отбить запах.

Подумал и забыл.

А 25 июля 80-го я ушел из дома в начале восьмого — договорился накануне с приятелями попариться в Сандунах (а это лучше делать с утра, пока в парилке «легкий» пар). Также накануне условился я о встрече с одним молодым композитором в 12 дня в ЦДЛ.

Я немного опаздывал, и этот композитор позвонил мне домой, чтобы узнать, не отменилась ли наша встреча. Жена сказала, что меня нет дома, а когда узнала, что он меня ждет и что я должен прийти, попросила передать, что, когда я ушел в баню, кто-то позвонил и сообщил, что сегодня под утро умер Высоцкий.

Я не поверил и тут же перезвонил Маше. Это оказалось правдой.

Я приехал домой. Я не знал, что мне делать. Маша сказала, что мне нужно поехать к Володе. А я не мог сдвинуться с места. Не мог поехать к нему в этот день...

Официальная Москва хранила молчание о случившемся, и я вечером по радиоприемнику поймал «Голос Америки». Едва смолкли позывные радиостанции, как я услышал голос Володи:

Мой друг уехал в Магадан.

Снимите шляпу, снимите шляпу...

И после того как песня закончилась, диктор сказал, что сегодня в Москве на сорок третьем году жизни скоропостижно...

«Боже мой, — подумалось в ту минуту, — ведь такое не приснится и в дурном сне. Написанная как веселое, шуточное, дружеское послание, столько раз пропетая мне Володей в нашем тесном кругу песня, сегодня предвещает известие о его кончине и передается в такой день по “голосу” из-за океана».