Вдоль по лезвию слов (сборник)

Виктор Михайлович, Гленн и переводчик вышли, потому что беседа о программах могла затянуться надолго. Толик понял, что шефа целиком и полностью устраивал интерес Джима. Ну, догадаются американцы встроить в свой микроскоп, скажем, вспомогательную цветокоррекцию, хуже от этого не будет. Лучше отвлечь малым, чтобы случайно не сдать главное.

— Это мы разработали сами, — с гордостью говорил Толик, показывая хитроумную подпрограмму, способную раскладывать полиморфа на составляющие, точно лягушку на операционном столе. — То есть на Земле таких подпрограмм нет, мы им не пересылали.

— Мы тоже часть разрабатываем самостоятельно, — вторил ему Джим.

Через некоторое время Джим между делом заметил:

— Давненько я на Земле не был.

Толика точно током ударило. На несколько мгновений он онемел, но затем взял себя в руки, понимая, что демонстрировать удивление нельзя.

— И часто вас на Землю отпускают? — спросил он.

— Ну-у, — протянул Гленн, — раз в полгода месячный отпуск, но я последний пропустил из-за работы, дочку только на фотографиях видел…

Второй удар. Теперь Толик замолчал надолго.

— Что-то случилось, Анатолий? — спросил Джим. — Вам плохо? Может, нужно кого-либо позвать?

Тот покачал головой:

— Всё нормально.

У него крутилось множество мыслей. С тем, что американских андроидов отпускают на Землю, он был готов смириться. У них всё иначе. Вон даже французских не отпускают, он лично общался. Но наличие у полуробота детей оказалось для него совсем удивительным.

Затем мысли Толика переключились на то, почему его вообще допустили к приватной беседе с Джимом, раз могли открыться такие подробности. Но этому он достаточно быстро нашёл объяснение: не исключено, что наверху тоже толком не знали особенностей американского станционного быта.

Наконец, подумал Толик, есть один вариант, при котором всё сходится: Джим — человек, и на американской станции работают равно люди и андроиды — или вообще только люди. Вот тогда-то, вспомнив вчерашний разговор с Максимом, Толик и решился.

— Джим, а можно задать вам вопрос, не связанный с работой?

— Конечно, — широко улыбнулся американец.

— Джим, вы человек?

Тот сделал недоуменное выражение лица.

— А кем я ещё могу быть? Так похож на инопланетянина? Или вы думали, что у американцев по шесть щупалец и восемь глаз на спине? — сказал он с улыбкой.

— Нет, нет, всё нормально, — ответил Толик. — Я имел в виду, не андроид ли вы.

Джим пожал плечами.

— Гм… Боюсь, даже если наши технологии позволяли бы делать андроидов такого уровня, их вряд ли посылали бы на Марс. Для них и внизу хватило бы работы.

Толик молчал. Он смотрел на свои руки и думал, зачем андроидам уникальные отпечатки пальцев и линии на ладонях. Раньше он никогда не задумывался об этом.

— Точно всё в порядке? — спросил Джим.

— Всё хорошо, правда.

Но дальнейший разговор о науке совершенно не клеился. Конечно, Джим заметил изменения в состоянии собеседника. Толик стал забывать английские слова, путаться в терминологии и, что самое главное, потерял всякий интерес к дискуссии о микроскопах и электронике. Джим сделал собственные выводы о состоянии Толика.

— Анатолий, какие-то мои слова вас сильно задели? Простите, я не хотел.

— Ничего, ничего, — повторял Толик.

Они распрощались минут через пять, когда в лабораторию снова зашёл Виктор Михайлович, на этот раз один.

— Ну что, всё обсудили?

— Конечно, — через силу улыбнулся Толик.

— Прекрасно. Пойдёмте, Джим.

Переводчик остался с Гленном, но на простейшем бытовом уровне Виктор Михайлович мог без него обойтись.

Напоследок шеф оглянулся и сказал:

— Сам понимаешь, завтра чтобы у меня на столе лежал подробный отчёт о вашей беседе и обо всём, что удалось выяснить.

Толик кивнул. Он думал о том, что разговаривал с самым настоящим человеком. Которому теоретически был закрыт доступ на Марс.

4

Толик мчался через коридоры станции к медицинскому отсеку. Две минуты назад его вызвали по интеркому и сказали, что с Максимом беда. И Максим готов общаться только с Толиком, никак иначе.

У дверей его встретил доктор Парнов, подтянутый, как и все остальные обитатели станции, в белом халате с маленькими красными серпом и молотом, вышитыми на кармане.

— Что с ним?

— Пытался покончить с собой. Общаться с психологом отказался. Только с вами, больше ни с кем.

Они шли по коридору.

— Попытайтесь его разговорить, Анатолий, — продолжал доктор. — Возможно, он что-либо вам скажет. Это первый подобный инцидент в истории станции, нельзя допустить рецидивов.

— Конечно, конечно, — кивал Толик.

В палате Максим лежал один. Белая кровать, белые стены, большой экран, интерактивная панель управления, доступ в сеть.

Толик присел на стул у кровати.

— Ты как? — спросил он.

Максим улыбнулся и приподнял руку. Запястье было перебинтовано.

— Зачем?

— Там вены, — сказал Максим.

— В смысле? Что — вены?

— Не инвар, не нейзильбер, не что-то такое, — ответил Максим и опустил руку. — Просто вены.

Толик снова и снова пытался растормошить Максима, говорил ему какие-то слова, расспрашивал, но Максим лишь улыбался и иногда повторял: «Там просто вены, Толик, просто вены».

5