Вдоль по лезвию слов (сборник)

В первую же неделю работы он отправился на приём к Бекаури и долго беседовал с начальником бюро за закрытыми дверями. Вышли они вдвоём, причём лицо Маслаченко светилось, а Бекаури щурил глаза (он всегда так делал, когда слышал от кого-то занимательную мысль, которую впоследствии использовал безо всякой ссылки на первоисточник). Маслаченко вообще был наивным парнем; впрочем, ему стукнуло всего двадцать три года, он ещё не накопил опыта для ориентации в системе. Да и система тогда была не слишком жёсткой; Ленин умер совсем недавно, после его смерти наступил нэп. До начала страшных тридцатых оставалось изрядно времени.

Деньги к Бекаури приходили посредством бесед с начальниками ВМС РККА. Он обязательно посещал каждого нового начальника, демонстрировал ему ленинские мандаты и в сочных красках расписывал перспективы очередной задумки. В декабре двадцать четвёртого ВМС РККА возглавил Вячеслав Иванович Зоф, бывший рабочий без всякого образования. Под самый новый год Бекаури отправился окручивать Зофа, и впервые — не один, а с сопровождающим. Как нетрудно догадаться, с Маслаченко.

Они беседовали с Зофом около полутора часов, а в январе двадцать пятого было выделено порядка десяти миллионов рублей исключительно на создание нового подразделения Остехбюро, начальником которого поставили Алексея Маслаченко.

Откуда я всё это знаю? Я — ровесник века, мне в двадцать пятом исполнилось двадцать пять. И я тоже был молодым инженером. А Маслаченко предпочёл набрать персонал из молодёжи — каждый сотрудник его отдела должен был постоянно находиться в поиске новых идей и технических решений для их реализации.

В любом случае, я ничего не знал о разработках Маслаченко до начала двадцать седьмого года, когда меня неожиданно перевели в его группу. В мой отдел пришёл документ: срочно нужны были два специалиста по радиоэлектронике. Надо отметить, что половина Остехбюро состояла из радиоэлектронщиков. Но из десятков кандидатов выбрали меня. И ещё одного сотрудника нашей лаборатории — но он в этой истории не играет никакой роли, и его фамилию я называть не буду.

Перед поступлением на работу в Остехбюро мы проходили инструктаж по безопасности и подписывали море документов о неразглашении. За последнее иного наказания, нежели расстрел, не существовало. Так вот, при переводе в отдел Маслаченко мы подписали ещё штук тридцать различных бумаг строжайшей секретности. По сути, я даже в магазине не мог попросить муки, не опасаясь выдать какую-либо государственную тайну. Среди документов оказался даже перечень слов, не рекомендуемых к публичному использованию сотрудниками отдела. В этом списке было слово «ракета».

Когда я увидел её впервые, я ошалел. Она лежала на специальных стапелях, огромная железная рыбина с заострённым носом и серповидными хвостовыми плавниками. Вокруг неё суетились люди. Цех, где работал отдел, располагался… нет, пожалуй, этого я не расскажу. В любом случае, нас долго везли на грузовике с глухим тентом, а потом высадили в закрытом дворе на внутренней территории завода. Красные кирпичные стены, малые площади остекления — таких заводов в Москве и окрестностях сотни. Конечно, позже мы всё узнали, хотя бы потому, что ежедневно ездили туда на работу. Возле основной базы Остехбюро нас забирал автобус и отвозил за город.

Но хватит. Я ограничен во времени и объёме, а до самого главного ещё так и не добрался.

Маслаченко строил ракету. Естественно было бы предположить, что в своих разработках он сотрудничал с Константином Эдуардовичем Циолковским или Фридрихом Артуровичем Цандером — но нет. Он шёл собственным путём. Тем более Бекаури никогда не признавал авторитетов. Он хотел быть независимым, самодостаточным — таким же был Маслаченко. Конечно, Маслаченко использовал чужие мысли. Он усердно изучал труды конкурентов и немало почерпнул из конструкции крылатой ракеты Цандера и многочисленных научных статей и монографий Циолковского. Но знали ли они о существовании талантливого самоучки? Нет.

Моя роль в конструировании была совсем небольшой. До перевода в ракетное отделение я занимался проблемой устранения помех в радиосвязи с телеуправляемыми ракетными катерами. Примерно тем же я занимался, работая с ракетой. Но катера были в прямом доступе: я исследовал помехи, фиксировал искажения волн, проводил опыты. А в случае с ракетой все исследования оставались лишь теоретическими.

Несмотря на многочисленные подписки о неразглашении, нам не доверяли. Каждый инженер ракетного отдела знал лишь свой узкий сегмент. Но слухами земля полнится, и в какой-то момент я всё-таки узнал дату первого запуска ракеты — одиннадцатое июня тысяча девятьсот двадцать девятого года. Более того, я прослышал, что в ракете будет сидеть пилот-человек. «Первый человек в космосе» — это звучит гордо. Конечно, СССР всё-таки получил своего первого космонавта тридцатью годами позже. Но в конце двадцатых это стало бы совершенно невероятным достижением.