Я, как мне казалось, предъявлял маме справедливые претензии по поводу приготовления ею совершенно безвкусно раскрашенных яиц. Мама всегда отбивалась убийственными аргументами:
- У Любы детей, к сожалению, нет. Вот и играются они с Сербушкой с пасхальными яйцами. Посмотри, вся бельевая веревка занята только твоей одеждой. А сколько за тобой еще штопать. А с тебя только и пользы, что обувь от Чижика принес. Да и то, если бы тебе не было интересно, ты бы и туда не пошел.
Я не спорил. У Чижика мне всегда было интереснее, чем дома.
Но как говорят на востоке, вернемся к нашим баранам, то есть яйцам. Мы собирали яйца только с одной целью. В углу кладбища начиналась игра. Плотно зажав в кулаке, мы били яйцо об яйцо, стремясь разбить яйцо соперника. Победитель забирал разбитое яйцо побеждённого. Но яйца нам были не нужны. Закончив игру, мы тут же стыдливо отдавали все яйца нищим и цыганам, уже ожидающим финала бития пасхальных яиц.
Осенью пятьдесят восьмого умерла самая младшая мамина сестра Вера.
- Отмучилась, бедная. Сколько же ей пришлось выдержать.- говорила мама.
Вера всю жизнь страдала сложным пороком сердца, в последние месяцы у нее нарастала мучительная одышка. Живот ее был огромным из-за скопившейся воды. Хоронить ее решили рядом с дядей Володей, самым старшим братом, погибшим в застенках сигуранцы в сорок третьем.
Рывшие могилу наткнулись на подкоп в глубине могилы, куда задвигали гроб. Об этом сообщили Боре, сыну дяди Володи, моему двоюродному брату. Сбегав домой, Боря оставил полевую сумку с учебниками и побежал на кладбище. Я за ним. Копатели уже выравнивали стенки могилы и выбрасывали последние лопаты суглинка. Подставив под ногу лопату, Боре помогли спуститься.
На дне Вериной могилы Боря достал из кармана новый носовой платок, подаренный ему Любой, и через щель отодвинутой доски крышки гроба постелил салфетку там, где должна была быть грудь дяди Володи. На платочек Боря положил несколько конфет и пять рублей. Затем задвинул доску на место. Об этом мне рассказал сам Боря. Я же не мог заставить себя посмотреть в отрытую могилу.
Сейчас ежегодно мы женой приезжаем в Елизаветовку на кладбище на каждый третий день пасхи. Это родительский день, день поминовения или, как принято говорить в моем селе, проводы. Исключение составил 2003 год, когда меня свалил жестокий приступ радикулита. Езжу, бывает, на три кладбища, благо дни проводов в Елизаветовке, Окнице и Дондюшанах не совпадают. Из года в год с неприятным чувством я наблюдаю, как родительский день постепенно превращается в своеобразную ярмарку тщеславия...
Шокирует размах приготовлений к этому скорбному дню. Прибывшие родственники наряду с сумками и корзинами с поманой, тащат дорогие спиннинги, велосипеды, пуховые одеяла и аудиотехнику. Стараясь перещеголять друг друга, одаривают нужных людей, подчас не знавших при жизни ныне усопших.
А потом начинается, не побоюсь сказать, пляска на костях. Открываются бутылки с самыми дорогими коньяками, хлопают пробки от бутылок с шампанским, раскрываются упаковки с красной и черной икрой, изысканными копченостями. О покойниках забывают. Разъезжаются с багровыми лицами, на которых написано:
- Отлично погуляли!
Я приношу дань уважения и благодарности моим землякам, что на нашем сельском кладбище шабаша, тем более подобного масштаба, нет. Пока. Надеюсь на благоразумие и человечность, которые никогда отказывали моим землякам. Сам я на кладбище ни пить, ни принимать пищу не могу. Не то место.
Неприятно поражает, растущее из года в год, число цыган и так называемых нищих в родительский день. Неискушенным взглядом видно, что деловито снующие между могил бесцеремонные люди с бегающими глазами избрали день сокровенного общения родственников в качестве момента для решения своих мелко-корыстных интересов. На костях усопших.
Полковник милиции в отставке, приехавший помянуть родителей из Севастополя. Добравшись поездом до Москвы, приехал поездом Москва- Кишинев. Приготовив пакеты с поманой, отошел встретиться с односельчанами, которых не видел много лет. В том числе и со мной. Каково было видеть его лицо, когда, вернувшись, он увидел совершенно опустошенную могилу!
Мой настоящий родительский день приходится на понедельник. Накануне установленного дня. Прибрав могилу, я отправляюсь по кладбищу навестить моих дедов и бабушек, двоюродных братьев и сестер, всех родственников и просто знакомых и незнакомых.
Могил все больше, круг оставшихся сокращается как шагреневая кожа. При этом ежегодно в голове навязчиво включается калькулятор, подсознательно выбрасывающий информацию о возрасте, в котором они ушли в мир иной.
Пусть Вам Земля будет пухом. И мир Вашему праху.
Генрих Гейне
Одая