Дядя Миша вытащил из кармана тоненькую трубочку из бузины и дал ее дяде Феде. Тот вставил трубочку внутрь кишки и подал пузырь мне:
- Дуй!
Сначала все шло хорошо. Пузырь медленно увеличивался. Но потом дуть стало труднее. Когда я переводил дыхание, часть воздуха убегала из пузыря. Почему-то стало болеть за ушами. Начинало темнеть в глазах.
Дядя Миша, казалось, все видел. Он забрал у меня пузырь и легко надул его до больших размеров. Убрав трубочку, завязал кишку и частично ее отрезал, оставив короткую веревочку.
Пока я возился с пузырем, кабана уже успели разделать. Все внутренности были вынуты. Кишки лежали в цыбарке. Печень, легкие и сердце в эмалированной миске уносили на кухню. Пока мужики разделывали тушу, баба Явдоха отрезала кусок печени, легкого, куски мяса и сала. Изрезав, в глубокой сковороде жарила свеженину - традиционную закуску мужиков после забоя и разделки свиней.
В это время во дворе начали собираться соседи, родственники и другие сельчане. Отец выносил из сеней весы и наколотый на гвоздик в стене список в два столбика. В левом столбике отец записывал односельчан, которые брали у нас мясо в долг, а в правом были те, которым отец был должен мясо.
Записывали фамилию и имя, но чаще сельчане писали клички, так было надежней. Мищишиных Михаилов в селе было четыре или пять, зато Групан был единственный. Никто не обижался. Напротив фамилии или клички была цифра, означающая сколько килограмм было занято. И лишь затем писали, из какой части туши отрезано мясо и особенности куска. Например: Сянё Поляк, 2 спол, клуб заду зкист. Расшифровывалось так: Александр Иосифович Климов, 2,5 кг задней части окорока с костью. Яснее ясного.
Очередность также была своеобразной. Сначала подходили те, у кого отец одалживал раньше. По списку уточнялось количество и все остальное. Пришедший кивал головой. Отец отрезал или рубил требуемый кусок. Взвешивали. Если было немного меньше, то по согласию добавлялся нужный кусочек. Если больше - отрезали либо следовала доплата. Такая форма товарообмена была выработана, видимо, поколениями. Холодильников не было, хранить большое количество мяса было просто невозможно.
За все время я не помню ни одного случая, когда кто-либо был несогласен с количеством мяса и частью туши. Взаимоотношения основывались на взаимном доверии. Взявший мясо вычеркивался из списка кредиторов. Возникшие мало-мальские недоразумения тут же утрясались несколькими свидетелями. Все были свои.
Рассчитавшись с долгами, переходили к раздаче мяса в долг. Все повторялось: фамилия или кличка, количество мяса, часть туши. Все записывалось в левый столбик. Наконец, подходили те, кто терпеливо ждал купить мясо за деньги. Выбор все суживался.
Двор опустевал. Отец шел на кухню, где уже сидели, раскрасневшиеся от стопки-другой самогона и горячей свеженины, приглашенные помощники. Отец садился за стол и магарыч продолжался. Мне мама накрывала на табуретке в другой комнате. Я с удовольствием съедал свеженину. В конце тщательно вытирал тарелку куском хлеба.
Закончив свеженину, мужики выходили на улицу. Там отец каждому вручал пакет с мясом. Это был гонорар за работу. Пожелав отцу скорой и удачной покупки следующего поросенка и хорошего здоровья выкормить его, помощники расходились. До следующего года.
Для мамы с бабой Явдохой работа только начиналась. Наполнив водой все ведра, кастрюли и миски, они отделили от кишечника сетку (сальник). Выдавив содержимое, стали промывать кишки, чистя их тупой стороной ножа и выворачивая наизнанку. Пересыпав солью, уложили в небольшой горшок. Той же участи подвергся и желудок. На плите в чугунках уже вытапливался нутряк. Пока бабушка сортировала мясо, мама нарезала сало мелкими кубиками.
Кровь выливали в большую эмалированную кастрюлю, добавляли гречневую крупу, порезанное сало, соль. Завязав с одного конца отрезка толстой кишки, с другой стороны заливали смесью из кастрюли. Заполнив половину кишки, завязывали второй конец.