— Отче наш, сущий на небеси! Да святится имя твое... — с лихорадочной горячностью зашептала Дарья. Она не помнила всей молитвы, но в те слова, что сохранились в памяти, вкладывала столько искренней мольбы, что не мог, не смел бог остаться равнодушным. — Хлеб наш насущный даждь нам днесь и прости нам долги... прости долги наши...
«При чем тут долги?» — подумала Дарья. Явно неподходящей к случаю оказалась молитва, а другой она не знала. И опять горячечным шепотом твердила свою: «Господи, не дай погибнуть моей девочке!»
Но за стуком вагонных колес не услышал бог полную отчаянья Дарьину мольбу.
В конце дня поезд остановился на маленькой станции Лужки. Люба отправилась искать доктора.
Через час она привела бодрую сухонькую старушку с докторским чемоданчиком в руке. Дарья подвинулась к печке, хотела развернуть Варю.
— Не надо, не надо! — остановила ее докторша. — Совсем простудишь...
Дверь вагона осталась открытой. При свете догоравшего дня крохотное личико ребенка казалось прозрачным, синие тени залегли под глазами. Докторша поставила чемоданчик, взяла завернутую Варю, поднесла к лицу. Малышка дышала с тяжелым переливчатым хрипом.
— Видимо, воспаление легких. Надо ее в больницу.
В больницу! А еще двоих куда я дену? И как же я потом одна, без знакомых людей с троими до места доеду?
Дарья не сказала этого вслух, про себя подумала. Но старушка угадала ее мысли.
— В больнице вам справку дадут, что с больным ребенком от эшелона отстали. По этой справке получите билет.
— Да у меня еще двое...
Варя сипло дышала, открывая ротик, словно рыбка, кинутая на берегу. «Что я потом Василию скажу, если девочка сгинет?» — с тоской подумала Дарья.
— Давай сойдем, мама.
Митя. Семилетний. Старший. Советует, как большой. Повзрослели они с Нюркой, посерьезнели за дорогу, от баловства ребячьего вовсе отстали.
— Ой, да что ж мне делать-то...
На одной руке Дарья держала Варю, другой Митю с Нюркой к себе прижимала.
— Надо сойти, — твердила свое докторша. — Время терять нельзя.
Дора старших ребят оттеснила от Дарьи, сказала властно:
— Ступай. Ступай с ней в больницу. И ее спасать надо, и сама без лечения пропадешь.
— Да как же...
Начала было Дарья говорить да замолчала на полуслове. Как же, хотела сказать, я на чужих людей ребят брошу? Но не повернулся язык договорить. Это уж не чужие, коли такую обузу доброй волей на себя берут.
— Иди, Даша. — Люба Астахова к Дарье подошла, близко в глаза глянула. — О детях не думай. Сбережем.
— Иди, Даша, — сказала Люба и поцеловала ее.
Тихо сказала, а ослушаться нельзя. И другие женщины в вагоне подхватили:
— Иди, Даша.
— Все будем за ребятами твоими глядеть.
— Нагонишь нас по дороге.
— Пропадет девчонка без лечения.
— Сама-то не лучше девчонки, в лице ни кровиночки...
У Дарьи подкатил ком к горлу.
— Люди добрые... Дора... Люба...
Что-то хорошее, благодарное хотела сказать Дарья своим спутницам по вагону, по жизни спутницам, и — не сказала. Сразу слов не вспомнила, а подумать паровоз не дал, загудел вдруг во всю мочь.
— Наш! Наш свистит,— всполошились женщины.
Нюрка заревела. То ли ее уговаривать, то ли с вагона прыгать. Старушка докторша соскользнула на землю. Дора ей Варю подала. И тут состав дернуло. Дарья поцеловала Нюру в мокрые щеки, Митю в спешке чмокнула в лицо. И на малом ходу прыгнула.
Поезд набирал скорость. Нюрка заревела отчаянно. У Дарьи надвое разрывалось сердце. Кто-то догадался задвинуть дверь. Стук вагонных колес заглушил Нюркин плач.
Старушка молча тронула Дарью за локоть.
— Пойдемте.
Дарья взяла у нее малютку, плотнее надвинула Варе на лицо уголок одеяла. Докторша бойко семенила валенками. Дарья, на шаг не отставая, поспешала за ней.
От морозного воздуха, от быстрой ходьбы у Дарьи сильно закололо в боку. Тяжелый грудной кашель сотрясал ее, но хватало дыхания, и ноги слабели, словно не было в них костей. Повалиться сейчас на снег, в мягкий холодный сугроб и заснуть вместе с Варькой, вместе с бедами своими и страхами... Но не валилась Дарья — шла, почти бежала следом за докторшей по обмерзшей снегом дороге, торопилась Варю донести скорей до больницы, оторвать от смерти, которая, казалось, настигала их сзади, невидимо протянув цепкие холодные руки.
— Ты и сама-то, голубушка, больна, — ворчливо проговорила старушка, прислушиваясь к сиплому дыханию Дарьи, и обернулась к ней. — Давай мне ребенка.
Не отдала Варю, будто чуяла, что в последний раз держит на руках живой свою малышку.
— Сюда.
Докторша тронула Дарью за локоть, указывая на одноэтажное деревянное здание с низким крылечком и с окнами, сплошь затянутыми морозными узорами. Дарья споткнулась о первую ступеньку и чуть не упала. Силы ее были на исходе.
Варя лежала на руках неподвижная, тихая, и Дарья боялась откинуть уголок одеяла, прикрывавший лицо девочки. Прежде чем сделать это, подняла Варю повыше, склонилась к ней ухом. То ли стоны, то ли хрипы доносились из свертка. Жива!
Докторша куда-то исчезла, и вскоре в приемную вошел другой доктор, толстый и коротенький, похожий на ежа.
— Возьмите ребенка. Помогите раздеться, — скомандовал он кому-то.