Вдова Клико

Жозетта помогла ей надеть платье и настояла, что доведет до двери дома. Оказавшись во дворе, Николь разозлилась, что так нетвердо стоит на неровных булыжниках. Но когда добралась до виноградника, лист, который она погладила, был согрет солнцем и грозди висели липкие и пахли остро. Еще неделя максимум — и они готовы. Можно будет начать заново. Все показывало, что урожай будет как никогда в жизни. И что еще лучше — комета вернулась, светилась над горизонтом, присматривая за Николь и ее лозами.

Но тут до нее дошло, что во дворе никого нет. И на виноградниках тоже.

— Эмиль! — кликнула она конюшенного мальчика. Он ей расскажет, что тут делается, раз Луи не хочет.

— Эмиль дома, выздоравливает от раны, Бабушетта. Не хотел тебе говорить, пока ты еще слаба, но парень ослеп. Стекло попало ему в глаза.

Николь перекрестилась:

— Господи помилуй!

Эмиль Жумель, конюшенный мальчишка, гонявший в Париж и обратно по ее поручению. Розовые щеки, пробивающийся пушок усов, гордость и радость Мари. Николь попыталась вспомнить цвет его глаз — и не смогла.

— Я позже к нему зайду. Ты не пошлешь Ксавье взять пятьсот франков с моего личного счета?

— Ты уверена? Конечно, трагедия, но убытки, которые ты уже понесла…

— Пожалуйста, сделай, как я сказала.

— Слушаюсь, мадам. Я смотрю, ты вполне уже выздоровела.

Николь улыбнулась, но ее душило отчаяние: последние деньги.

— Хватит мне мозги замыливать, Луи. Я должна знать все, начиная с того, почему никого нет в давильне и на полях в такой ключевой момент.

— Конечно, год теперь тысяча восемьсот одиннадцатый, и у нас была революция, но суеверия никуда не делись. Они убеждены, что ты приносишь несчастье.

— Это все из-за кампании Моэта, из-за того объявления на площади? — спросила она, чувствуя, как судорога сводит под ложечкой.

Луи кивнул:

— Видит бог, я бы хотел, чтобы новости были получше. Этот гад отнюдь не собирался успокаиваться.

— Я повышу плату работникам.

Но перед глазами плыли цифры, и она знала, что дело безнадежно. Что ж, она хотя бы не потеряла умения видеть перед собой свои книги. Красная колонка раздувалась, вызывая головную боль. Долги нарастали, и невозможно будет платить больше, тем более при сборе такого урожая всюду будет полно работы. Зачем работать на женщину со зловещим именем, за которой тянется шлейф неудач? Моэт победил. Пока.

— Ну, хотя бы ты вернулся, — сказала она.

— Абсолютно верно, — откликнулся Луи, оглядывая розовый куст в конце ряда — нет ли на нем вредителей — и стараясь не встречаться с Николь взглядом. — У меня кончились сбережения и я снова должен зарабатывать на жизнь, тем более, скоро появится ребенок.

У нее в голове смешались мысли. Она что-то пропустила, пока впадала в забытье и выходила из него?

— Ребенок?

— Помнишь, я тебе говорил про семью в российской гостинице, где меня оставила Тереза? Хозяйская дочь ухаживала за мной и согревала ночью мою постель. Пусть это было глупо, но бросить ее просто так я не мог. Мы обвенчались в деревенской церкви. Ее родители плакали, но я обещал позаботиться об их дочери. Ей не на кого рассчитывать, кроме меня. Сегодня я заберу ее из гостиницы в Ретеле и отвезу домой. Сейчас она изо всех сил учит французский.

— И все это время ты от меня скрывал?

— Из себялюбия, Бабушетта. Прости меня.

Настал ее черед краснеть и скрывать разочарование. Она получила обратно своего Луи лишь для того, чтобы снова его потерять. Они никогда ни слова не говорили друг другу о своих чувствах, но его взгляд, когда он сидел у ее постели, его внимание ко всем мелочам, которые, как он знал, она любит, говорили яснее всяких слов. Она привыкла, что он существует только для нее, и лишь сейчас поняла, что теряет то, на что надеялась, сама того не зная. Глупо было воображать, что ей опять повезет и она снова полюбит. Ее место здесь, на винограднике, рядом с тенью Франсуа. Николь твердо решила, что никогда не покажет своего сожаления.

Она встала, отряхнула руки и коротко произнесла:

— Ты поступил правильно.

— Но рядом с тобой мне хотелось делать вид, будто этого не было. Неделя, которую я провел, глядя на тебя, останется со мной на всю жизнь.

— Не надо даже говорить об этом, Луи, это невозможно. — Николь сморгнула предательскую слезу и зашагала к давильне. — Раз есть рты, которые ты должен кормить, лучше берись за работу. Твой первый ребенок родится в год самого лучшего урожая в нашей жизни. В год кометы, который мы никогда не забудем.

Что делать дальше, она знала. Чтобы было вино, нужно работать. Дело ждало от нее решительных действий.

Глава девятнадцатая ВКУС ТЕРРУАРА

Сентябрь 1811 года

В пивной у Этьена в пору сбора винограда всегда было полно народу. Здесь после тяжелого дня в полях мужчины отдыхали над пастисом[49] или пивом. Чужие работники встретили появление женщины одобрительным свистом, знакомые отводили глаза или мрачнели от ее наглости: как она смеет входить в заведение для мужчин?!.

На помощь пришел Этьен, выбравшись из-за стойки. Он вытер лицо передником и расцеловался с Николь.