Вдова Нюра

Вечером она обмыла сына, надела на него красную косоворотку и суконный пиджак, сложила руки на груди, перевязала ниточкой пряжи, вставила восковую свечу. Мрак, нет, скорее черный провал поглотил горенку, и чудилось, что мертвый Аким и мать его стоят на деревянном примосте посреди пустоты. Куда вознесет их, куда, в какую благодать? Слез не было, и не было облегчения. Однажды Нюра поймала себя на жуткой мысли, что словно бы постоянно ждала сыновней смерти. Она так боялась за него в течение стольких лет, что невольно ждала беды. «Осподи, чужое не удержишь. Сквозь пальцы протечет. Крень дал – Крень взял… Нет-нет, – тут же возмутилась ее душа. – Мой это сын».

Нюра читала псалтырь тупо, не слыша и не понимая своих слов. Свеча обтаивала на скрещенные кисти рук, и ей все казалось, что сыну больно от плавленого воска…

– Мама, почему промеж людей радости мало? – спросил он однажды, еще до германской войны.

– Заботы о хлебе насущном гнетут, сынушка…

– Тогда бы хорошо долго не ись. Раз поел, а потом бы играй все да играй.

– Глупенький…

– Я в море хочу с дядей Парамоном. Там светло, а тут дико. Что ты нашла в своем лесу?

– Глупенький, утонешь там. Тут земля под ногами. На земле-то и веры больше.

– А меня завидки берут. По морю куда хошь уедешь, на людей поглянешь.

– Не мели ерунды…

– Чего не мели, чего не мели?

– Сказала, не пущу к морю…

– А я с дядей Парамоном попрошусь.

– Уймись, с тобой говорить, что решетом воду носить.

А он подбежал вдруг, ластиться стал:

– Матушка, не бранись. Смехом ведь я. Ну охолонь.

Едва развиднелось, Нюра взяла лопату и пошла копать могилу. Она обрыла снег на дальнем мыску, на окраине речного наволока, хорошо видного из окон, приволокла на чунке дров и развела костер. Женщине все чудилось, что кто-то сейчас придет и заберет сына, потому она торопилась, жалея каждую минуту, а может, и душа ее, уставшая от непосильной тягости, заставляла лихорадиться и спешить, чтобы вместе с потом угнать неспокойные мысли и расплавить в груди горький ком. К вечеру Нюра вырыла могилу и, завернув сына в холстину, привезла на санках и предала земле. Вместо креста воткнула березовую тычку и с покойной, тупой заботой закидала снегом неровный следок земли.