Вдовье счастье

Бабушка приходилась моему отцу мачехой. Горластая, неунывающая, она добивалась моей любви осторожно, шаг за шагом, приучала, как напуганного котенка, к своему голосу, к своей стряпне, к стуку протеза по деревянному полу. Бабушка не разрешала меня жалеть, она не любила слово «жалко». «Зто про то, что им нравится чувствовать себя выше тебя. Верушка, — говорила она. — Но знай, жизнь, она все расставит по местам, все…»

Бабушка не считала сиротство приговором. Я, зная, что ей было шестнадцать, когда она похоронила погибших при бомбежке мать и сестер, приписала себе два года и ушла на фронт, верила. Жалко — это когда лишь слова и хватит. Бабушка и себя не разрешала жалеть — «Верушка, да я на все в жизни способна!».

Бабушка умерла внезапно. Сказали — с фронтовиками бывает. Незнакомая тетка ходила по дому и всем распоряжалась. Мне было четырнадцать, я не успела нарастить толстую шкуру, все, что я хотела, взять в руки недошитое бабушкой платье, сесть в тишине на продавленный диван и вспоминать человека, который всю мою жизнь был для меня всем.

Через три дня тетка сунула мне троих наглых оглоедов-погодков и заявила, что она будет меня кормить и поить, а я должна за ними присматривать, а еще — обслуживать постояльцев, которых она уже со следующей недели пустит в мой дом. Я посмотрела на нее хмуро, собрала сумку, взяла пятьдесят пять рублей — накопления с подарков на праздники — и пешком пошла на автовокзал, заглянув по пути в еще открытую школу за документами.

Был девяностый год. Все трещало по швам. А мне казалось, что я неплохо устроилась — в крупном городе, в ПТУ с общежитием, и профессия выгодная — портниха. С ней не пропаду.

Но я, конечно же, прозябала. Никому не нужны были мои умения, да и шила я годно лишь для нашего городка. В страну хлынули иностранные шмотки от польских и турецких изделий до одежды прет-а-порте и от-кутюр. С девчонками я надрывалась на местной фабрике, подшивая дрянное постельное белье и полотенца, а потом продавала то, что нашила — платили готовым товаром.

Продавать книжки с лотка мне предложила бывшая одноклассница. Хриплым к вечеру голосом я нахваливала паршивые комплекты постельного белья, и Ленка решила, что я — то что нужно. Отец пытался приобщить ее к недавно открытому семейному бизнесу, а Ленка отлынивала. Моя компания скрасила ей восемь часов на промозглом зимнем ветру, а мои навыки реализации пригодились как звуковая реклама.

Был последний учебный год, и я с удовольствием отвлеклась от учебы, шитья и продажи полотенец. И книжки брали не в пример веселее, и зазывать покупателей было забавно.

На следующий день Лена передала мне конверт. Вроде продали мы не так много книг, но когда я пересчитала сумму…

Заканчивать «путягу» я даже не стала, посмеявшись над тем, что «рабочая профессия прокормит всегда». Книжки были дурацкие, но я их читала, запоминала, что покупают, начала брать со склада товар сама, за свои деньги, ориентируясь исключительно на потребительский спрос, и быть бы мне моим работодателем нещадно битой, но местная «мафия» оказалась умней. Они понимали, что с меня поимеют намного больше: торговля у меня шла бойчее. Мой «куратор», одноглазый суровый «бык», у которого были свои две дочери-школьницы, забирал проценты от выручки и ворчливо пенял, что я осталась без образования. Я хмыкала.

Бизнес рос.

Реализуемая продукция отбила у меня охоту читать лет на десять. Я вообще не могла взять в руки книжку, зато уже на втором курсе заочного экономического открыла небольшой магазин. Людям всегда нравилось заглядывать в чужие окна — не было тогда интернета и личных страничек напоказ, но их с успехом заменяли коряво переведенные книги. Публике было скучно, а я богатела.

Сколько у меня магазинов? Семьсот? Девяносто пять коммерческих библиотек, портал оригинальной и переводной литературы, сайт по обучению иностранным языкам, сайт по саморазвитию… Без человеческих слабостей я никогда не явилась бы в родной город победительницей, никогда.

Я затормозила у двухэтажного дома по соседству. Рядом — кривоватые бараки, и ливень разогнал отдыхающих по клеткам, но точно знаю — парочка непременно на море, а потом пограничники найдут их на мокрой гальке. Неплохо тетка поднялась на туризме, неплохо, и, может быть, не лучший момент — стучать в дверь на третий день после похорон, но тетка со мной вовсе не церемонилась.

Лязгнула задвижка, в щели замаячило чье-то лицо. А вот меня, как ни странно, узнали сразу.

— Верка? Ты, что ли? — загремел засов, дверь дрогнула и поехала в сторону. — Ты чего приехала-то?

Я не помнила, как ее звали. Нина? Нонна? Средняя дочка тетки, вредная, неуправляемая девица, теперь уже такая же тетка, казалось, старше меня, хотя на самом деле была моложе лет на десять.

— Мать-то три дня как похоронили, — прикрываясь от ветра, неприязненно заметила Инна — точно, Инна — когда я уверенно зашла во двор. — Ну, если ты хочешь, можешь хоть деньги дать. Есть у тебя?