Вдовье счастье

— Спрошу, барыня, — степенно откликнулся Ефим. Нравился мне этот парень, обстоятельный, спокойный, словно его и не тяготило, что он был крепостным вздорного задиры и мота и барыньки без царя в голове. Они ведь могли и продать его как вещь — чего я, разумеется, делать не собиралась. Если крепостной стоит столько же, сколько в моей бывшей реальности, то от продажи всех троих я больше потеряю, чем выиграю. — По цене если сторгуюсь, брать?

Я кивнула. Палашка, бочком пробиравшаяся вокруг кучи вещей, присела и потянула из-под тряпок медный поднос. Да, невелик навар, но, понимаешь ли, в моей ситуации десять старушек — уже рубль.

— Ой, барыня, — Палашка трагически наморщила нос, готовая разрыдаться, — а поднос-то не ваш, барина. То хозяйский поднос… Ай!

Лукея вытерла о юбку ладонь и зыркнула на Палашку, будто оценивая, хватит ей одной затрещины или для профилактики дать еще.

— А молчи, дурная! — фыркнула она и быстро покосилась на Ефимку, тот стоял как ни в чем не бывало. — Не твоего цыплячьего ума дело! — И, пока Палашка топталась, не понимая, то ли удрать ей, то ли зареветь, подтолкнула ко мне детей: — А ты ступай, матушка, ступай, милая, негоже барчат в духоте тут держать. Я и скажу что, и скажу как, ступай, барыня…

Что и как — я и без нее дала Ефимке распоряжения, не сказать чтобы вариантов у него был вагон, поэтому с легкостью свалила на плечи прислуги упаковку и отправку вещей в скупку. Все, что меня беспокоило, это сумма, которую я могла получить, но никак не то, что часть вещей мне не принадлежала.

И поэтому я, взяв Лизу за руку, ушла с малышами на задний двор.

Вряд ли это был именно задний двор, скорее благоустроенный скверик между особнячками, где зажиточные домовладельцы могли со спокойным сердцем пить крепкий чай, подсчитывая барыши. Чай, как уже стало ясно, для меня роскошь недостижимая — Лукея, пока я кормила Гришу, принесла мне ажурные нежные блинчики, всю ту же репу и травяной отвар, и пусть он был изумительно вкусным, не давал необходимой мне бодрости. Матери Ефима я была благодарна уже и за это, как и самому Ефиму — они, бесспорно, знали, что отрывают от себя, чтобы не дать умереть с голоду красавице-барыне.

Блинчиками я поделилась с детьми, причем Гриша то и дело пытался ухватить золотистый край и забавно злился, когда не получалось. Я же была слишком плохо осведомлена, что можно есть в его возрасте, а что нет, и полагалась на опыт Лукеи. Пусть педиатрия тут отсутствует, но вряд ли нянька будет давать подопечному то, что потом обернется последствиями для нее же, а Лукея, несмотря на боевой характер, бабой была с ленцой и лишний раз шевелиться не любила.

Садик был занесен снегом, таким глубоким, что я прошлась несколько раз туда-сюда, непозволительно высоко задрав юбку, и моя беготня так развеселила детей, что они принялись носиться за мной следом, хохоча и падая в снег. Сережа осторожничал, смотрел на мою реакцию, но, заметив, что я не только не ругаю их за проказы, но и наоборот, стараюсь всячески поощрить, разошелся не на шутку и даже полез на сугроб, а затем, заливаясь смехом, скатился с него на спине.

— Пожалуйста, осторожно играй, — попросила я. Близнецы Лиза и Миша сперва наблюдали, потом присоединились к забавам старшего братика, я же проложила тропочку к качелям — деревянной дощечке на двух канатиках, и, убедившись, что конструкция надежна, усадила на качели Гришу.

Качала я его очень бережно, постоянно придерживая, и если сначала он недоуменно озирался и, казалось, был готов в любую секунду зареветь, то минут через пять до него дошло, какое это удовольствие — качели, и дворик наполнился счастливым визгом. Миша попытался слепить снежок, Сережа что-то ему сказал, и он снежок бросил, и оба мальчика посмотрели вопрошающе на меня.

— Играйте, — улыбнулась я, — но не бросайте сильно и в голову друг другу. Хорошо?

Сережа насупился, стоя по колено в снегу, что-то обдумывал, потом вздохнул.

— Мама, а разве так можно играть?

— Как так?

— Как мальчишки, — подумав, отозвался Сережа, и я догадалась, что «мальчишки» — это «всякая чернь», или как еще их могли называть гордые, но глупые родители маленьких наследников безграничной спеси и пустого кармана.

— Конечно можно. Вы ведь тоже мальчики. И Лизе можно с вами играть. — Я покрепче усадила Гришу, который собрался в дальнее путешествие, поскольку качать я его пока перестала. — Вам нужно играть на улице, на воздухе.

С прислугой, людьми мне не близкими ни в одном отношении, но взрослыми, контакт выходил лучше. Я понимала их, они меня, правда, все делали по-своему, что я, что они. Я — Вера — изменилась, это уже было очевидно, неясно как и насколько, и детям было сложнее всего принять их новую мать.