Вдовец (СИ)

— Она неприметная по-твоему?

— Из тех, что были под рукой, самая.

— Мой Акцент неприметный.

— Хорошо, я запомню, — он опускает взгляд на свою чашку, к которой не притронулся, и проваливается глубоко в себя.

А я вдруг понимаю, что мы говорим не о том, о чем следует.

— Значит ты спасаешь меня?

Мне страшно произносить прямые вещи, в голове сидит мысль, что он может быть обычным сумасшедшим и кто знает, где у него больное место.

— Тебе нужна защита.

— От убийцы?

Как по тонкому льду. Я слежу за его реакциями и разглядываю волевое лицо.

— Да.

— Как ты понял, что он выбрал меня?

— Типаж.

— Я не чернокожий альбинос.

Неудачная шутка. Он кривится.

— Объясни мне, — я нервно сглатываю, понимая, как рискую.

— Я долго искал его, научился думать как он, — мужчина на мгновение прикрывает глаза, отдаваясь своим образам, а потом продолжает. — Я смотрю на тебя, и понимаю, что он видит, что и как испытывает.

— Но ты не смотришь на меня.

Сорвалось. Я не собиралась касаться этого, не сейчас… И он замирает, словно я ударила его наотмашь, а потом на ощупь делает шаг в сторону.

— Это сложно, — выдыхает он. — Слишком сложно, я оказался не готов.

— Кирилл, — я с трудом решаюсь произнести его имя, — послушай, тебе самому нужна помощь. Если ты говоришь правду…

— Я лгу, — он резкой вспышкой обрывает меня. — Я тут и там лгу, и мне уже тошно от этого. Черт! Здесь нет правды! Никогда не было!

Он рывком отталкивается и поворачивается ко мне лицом, и теперь воспаленный взгляд мужских глаз буквально режет меня. Вскрывает.

— Почему я не смотрю на тебя? — скребущая неприятная интонация ввинчивается в его голос. — Ты хочешь знать?

— Нет, это неважно.

— Потому что ты она. Одно лицо, — он надвигается, сжимая мои плечи, — даже глаза, живые, глубокие…

— Кирилл, прошу.

— Она смотрит из твоих глаз. Прямо сейчас смотрит. Что мне делать с этим? Скажи, что?!

И он грубо встряхивает меня, требуя ответ. Но я молчу, даже не стараясь прорвать слова через окаменевшее горло.

— Мне не нужна помощь, — он переходит на шепот, — я не прошу о помощи. Что мне нужно, того уже нет.

Злость отпускает его пальцы, он выдыхает, и я вижу, как приходит другая эмоция. Он продолжает смотреть на меня, вглядываясь в черты, которых только что избегал, и смягчается. Проглядывает то самое живое, сокровенное. И его взгляд опускается на мои губы, которые я нервно закусываю и инстинктивно дергаюсь прочь.

— Я поняла тебя. Да, я услышала…

— Я напугал тебя, — кивает он и делает паузу, за которой я отчетливо слышу немое «прости».

Но он пугает меня теперь, я понимаю, что он не может убрать руки с моего тела. Он держится за меня и неспешно подгибает под себя, миллиметр за миллиметром. Он будто сам не замечает, что делает, скованные судорогой холодные пальцы живут своей жизнью. И я чувствую их цепкое прикосновение, они душат кожу и дарят секундную свободу, только чтобы захватить снова. Он переносит правую ладонь и дотрагивается до щеки, медленно проводит по коже, сдавленно выдыхая и приоткрывая рот.

Его взгляд туманится.

— Иди ко мне, — просьба на словах, но не в руках, которые неумолимо тянут меня. — Вернись ко мне.

* * *

Он дотрагивается губами до моих губ. Холодные и неживые, они приносят нервный поцелуй, который я пытаюсь прервать, отвернувшись.

Почему он такой сильный?! Зачем?

Мне удается чуть отстраниться, только когда Кирилл сам позволяет. Кажется, он вновь хочет видеть мое лицо и рождает дистанцию. И это даже хуже, его глаза по-прежнему пугают, он смотрит на меня, но видит что-то свое, то ли из прошлого, то ли из параллельной больной реальности. А мне не за что ухватиться, в ужасной комнате больше нет потолка, пола, я как немая кукла, которую достали из дорогой коробки и теперь не знают с какой фантазии начать.

— Где ты была? — произносит мужчина сдавленно и накрывает мое лицо ладонью.

Он невесомо проводит по коже и вспоминает силу, лишь когда касается подбородка, он грубо зажимает его между пальцами и заставляет меня поднять лицо выше.

— Мне больно, — признаюсь я, зажмурившись. — Кирилл, пожалуйста…

Я все-таки нащупываю его сомнение, он, наконец, замечает меня и замирает. И можно увидеть, как рушится его мираж, приходит замешательство, а следом разочарование, такое яркое, осязаемое… Он пару секунд выглядит совершенно потерянным, а потом показывает на стул рядом.

— Сядь, — он бросает короткое указание и отворачивается к окну, пряча лицо.

Стул тяжелый, поэтому я сажусь рядом и неотрывно смотрю на мужской силуэт, напряженная поза которого не дает мне выдохнуть.

— Этого больше не повторится, — начинает он, но забывает добавить уверенности голосу, чтобы обещание звучало правдиво.

— Хорошо…

— Мне нужно прийти в себя. Да, время, — он кивает, вдруг найдя верный ответ, — нужно время… Ты пока останешься наверху.

— Ты опять запрешь меня наверху?

— Именно это я сказал.