— Сияющий океан до самого горизонта… и даже дальше. Этого зрелища почти достаточно, чтобы лишить меня дара речи. — Хихиканье. — Почти.
Временной код исчезает — запись заканчивается.
Да уж, это довольно странно и печально. Оставив вас, я вернулся вниз и принес еды и воды на день, потом потратил немало времени на уборку. Когда я со всем этим справился, я присел отдохнуть и проверить видео, которое снял ранее.
Первые несколько записей оказались в порядке, не считая разве что мелких шероховатостей, но, когда я добрался до седьмого файла… я заметил проблему. Я был в шоке, когда увидел, что аудиодорожка воспроизводилась нормально, а вот видео, похоже, дало какой-то сбой, как только я взошел на маяк. То есть как только я очутился внутри.
Я стал проверять объектив, сделал несколько тестовых видео, но результат каждый раз оказывался все тем же: аудио записывалось нормально, но видео не записалось вообще. Честно говоря, мне все это кажется скорее загадочным, чем тревожным, даже учитывая, что этот сбой произошел в довольно необычный момент.
Возможно, в камере что-то сломалось, когда ветер повалил ее на камни. Или… возможно, нечто потустороннее, что, по слухам, обитает на маяке Вдовьего мыса, дало знать о своем присутствии. Думаю, время еще покажет.
А пока этот диктофон компании «Сони» — да, слышите, «Сони»! — послужит моей цели ничуть не хуже.
На тот случай, если пытливым умам интересно, что еще лежит у меня в рюкзаке, давайте проведем быструю инвентаризацию его содержимого.
(Звук открывающейся молнии.)
Итак, посмотрим. У нас два запасных комплекта одежды. Чистые носки. Потрепанная колода карт. Ручной фонарик. Два рулона туалетной бумаги, которые, очень надеюсь, мне не понадобятся. «Имодиум»^, прошу, твори свои чудеса. Набор посуды: вилка, ложка, нож. Соль и перец. Дезодорант. Зубная щетка и паста. Салфетки. Антисептик для рук. Глазные капли. Жвачка. Зубочистки. Наскучивший мне сборник эссе Джорджа Оруэлла в мягкой обложке. И конечно, диктофон «С-с-сони», на который я записываю все это прямо сейчас.
Вот и все, друзья. В рукаве я ничего не прятал.
Вечер добрый. Я только что впервые поужинал на маяке Вдовьего мыса. Ничего особенного: сэндвич с ветчиной и сыром, намазанный горчицей, со свежими фруктами, на десерт — тонкий ломтик домашнего морковного пирога. После этого я разобрался со своими многочисленными заметками, и теперь пришло время очередного исторического экскурса.
Я уже упоминал, что внутри и в окрестностях маяка Вдовьего мыса имел место ряд тревожных происшествий. А также я обещал рассказать подробно о нескольких менее известных трагедиях и необъяснимых событиях, ставших частью неоднозначной истории маяка. И я обязательно это сделаю.
Однако, чтобы было проще разобраться, сначала я расскажу о трех-четырех недавних и широко известных историях, связанных с маяком Вдовьего мыса. И сделаю это в хронологическом порядке.
Как я уже указал, в 1933 году здесь произошло массовое убийство семьи Коллинз. Но я не упомянул страшных подробностей. Вечером 4сентября 1933 года смотритель Патрик Коллинз пригласил на маяк своего шурина и троих местных поиграть в карты и выпить виски. Подобное традиционно случалось каждый месяц, поэтому не вызвало особенной тревоги ни у жены Патрика, Эбигейл, ни у его двоих детей, двенадцатилетней Дилейни и восьмилетнего Стивена. Как это зачастую бывало, они проводили вечер в смежной спальне за настольными играми и чтением.
Одним из мужчин, которых пригласил в тот вечер Патрик, был близкий друг его шурина, рабочий с соседнего дока. Его звали Джозеф О’Лири, и все считали его человеком спокойным. Пожизненного холостяка О’Лири, пожалуй, больше всего в городе знали как человека, в одиночку предотвратившего ограбление банка, когда неудав-шийся грабитель выбежал и врезался во внушительную грудь О’Лири. Последний просто взял негодяя в удушающий медвежий захват и продержал до тех пор, пока не подоспели представители власти.
По свидетельству шурина Коллинза и остальных двух выживших игроков — Джошуа Темпе, счетовода, и Дональда Гарланда, рыбака, — вечер 4 сентября проходил вполне типично для их посиделок. Коллинз и Темпе перебрали с выпивкой и играли небрежно, а их голоса по ходу вечера звучали все более громко и невнятно. Шурин, с другой стороны, переел арахиса и острого вяленого мяса, после чего, как обычно, вызвал немало жалоб ввиду своего столь же острого метеоризма. О’Лири был привычно спокоен и любезен весь вечер, и если относительно него и можно было сделать какое-либо наблюдение, то оно, по единодушному признанию остальных, состояло в том, что всю вторую
половину игры О’Лири сопутствовало несказанное везение.