«Вдовствующее царство»: Политический кризис в России 30–40-х годов XVI века

Осенью 1538 г. подьячий Третьяк Офромеев по великокняжеской грамоте произвел раздел вотчины князей Мезецких на четыре части: между тремя братьями-князьями Иваном, Петром и Семеном Михайловыми детьми и их племянницей Авдотьей Ивановой дочерью Мезецкого. Закончив раздел и проведя межи, подьячий «учинил им срок стати на Москве перед бояры у доклада на Рожество Христово лета 7040 семаго [т. е. 25 декабря 1538 г. — М. К.]. И на срок во князей места стали приказщики их да били челом бояром, чтоб государем их велели им житии по старым их усадищем»[1482] (усадьбам. — М. К.). Именно «с боярского доклада» каждому из князей Мезецких была определена соответствующая часть родовой вотчины.

Мы не знаем, сколько бояр принимало участие в подобных заседаниях, созывавшихся, очевидно, ad hoc для рассмотрения того или иного спорного дела. Но существовали и постоянные боярские комиссии, вроде «коллегии» по разбойным делам («бояре, которым разбойные дела приказаны»), упоминаемой в источниках с начала 1530-х гг. (подробнее о деятельности этой комиссии пойдет речь в 11-й главе).

Однако подобная административная рутина не была основной функцией бояр, ведь в первую очередь они по традиции являлись советниками великого князя[1483]. Между тем практика коллективных решений государева совета (Думы) претерпела существенные изменения в изучаемую эпоху. Прежде всего бросаются в глаза частые упоминания в летописях о совещаниях великого князя с боярами (как правило, с участием митрополита). На подобном заседании осенью 1534 г. было принято решение о начале войны с Литвой[1484], а в июле 1541 г. обсуждался вопрос о том, где лучше находиться юному государю и его брату в момент нашествия крымского хана[1485]. Следующее упоминание относится к сентябрю 1543 г., когда «бояре взволновашеся между собою перед великим князем и перед митрополитом в Столовой избе у великого князя на совете»[1486] (напомню, что речь в процитированном летописном отрывке идет о попытке покушения на Ф. С. Воронцова, предпринятой кн. А. М. Шуйским и его сторонниками).

О совещаниях великого князя с боярами говорится также в посольских книгах 1530–1540-х гг.; они описываются стереотипной формулой: «говорил князь великий с бояры»[1487], а принятые решения излагаются как «приговор» государя с боярами[1488]. Здесь же дважды (в январе 1537 г. и марте 1542 г.) при описании приема государем литовских послов изображено заседание Думы, причем употреблено и само слово «дума»: «…князь великий сидел в брусяной избе в выходной, а у него бояре, и околничие, и дворетцкие, которые живут в думе, и дети боярские прибылные, которые в думе не живут…»[1489]

Важно, однако, отличать ритуал от действительности. «Приговор» великого князя с боярами постоянно упоминается и в посольских книгах времени правления Василия III[1490], однако нельзя не заметить, что реальное содержание, скрытое за этикетной формулой, при великом князе Василии Ивановиче и при его малолетнем наследнике было далеко не одинаковым. Осведомленный современник, сын боярский И. Н. Берсень Беклемишев, казненный за свои крамольные речи, сетовал на «несоветие и высокоумие» Василия III, говоря, что «ныне государь наш, запершыся, сам третей у постели всякие дела делает»[1491]. Исследователь той эпохи, А. А. Зимин, полностью подтверждает правоту этих слов опального сына боярского[1492].

Таким образом, действительная роль бояр в «думе» Василия III была, по-видимому, невелика, по сравнению с некоторыми его любимцами (вроде И. Ю. Шигоны Поджегина). Зато в годы малолетства Ивана IV, наоборот, участие государя в подобном «совете» не могло не быть чисто формальным, ритуальным. Так иная политическая практика (фактическое правление бояр) облекалась в ту же привычную форму.

Кроме того, приведенные выше свидетельства источников о заседаниях Думы при юном Иване IV позволяют лишь сделать вывод о том, что эти заседания проводились в 30–40-е гг. XVI в. довольно часто, но механизм принятия решений остается совершенно неясным. Летописные сообщения слишком лапидарны (за исключением рассказа Воскресенской летописи об июльском совещании в Кремле в 1541 г., к которому мы еще обратимся ниже), а описания расширенных заседаний Думы в 1537 и 1542 гг. по случаю приема литовских послов содержат только информацию, важную в служебно-местническом отношении[1493].