«Вдовствующее царство»: Политический кризис в России 30–40-х годов XVI века

Духовная Шигоны проливает свет на причины его «непотопляемости» в течение многих лет: он обладал очень прочными связями в придворной среде. Так, денежные расчеты связывали его с дьяками Третьяком Раковым и Фуником Курцевым, князьями М. В. Глинским и В. А. Микулинским, а в душеприказчики он выбрал боярина кн. А. В. Ростовского, казначея И. И. Третьякова и дьяка И. Н. Одинца Дубенского[1600]. Эти трое душеприказчиков после смерти Ивана Юрьевича дали 15 июня 1542 г. земельный вклад по его душе в Иосифо-Волоколамский монастырь[1601].

Примечателен также следующий пассаж в духовной грамоте Шигоны, в котором он дарит государю, юному Ивану IV, икону Богоматери в драгоценном окладе, серебряный кубок, 600 золотых «угорских» монет и в придачу множество сел и деревень в разных уездах[1602]. Понятно, что опальный сановник не стал бы делать таких подарков великому князю, от имени которого ему была бы объявлена немилость. Но в том-то и дело, что для версии об опале Шигоны в конце 1530-х гг., выдвинутой в свое время А. А. Зиминым, нет решительно никаких оснований.

Вероятно, бывший ближайший советник Василия III отошел от дел по старости или болезни. Кроме того, заметно, что в конце своей отнюдь не безгрешной жизни Шигона стал усердно заботиться о душе. Так, 1 января 1540 г. он дал денежный вклад (50 рублей) в Троице-Сергиев монастырь[1603]. А в своем завещании Иван Юрьевич распорядился дать денежные и земельные вклады по своей душе и по своим родителям в более чем 20 монастырей, соборов и церквей[1604].

Мы не знаем точной даты, когда И. Ю. Шигона Поджогин оставил службу: это произошло между мартом 1539 г. и июнем 1541 г., когда в качестве тверского дворецкого упоминается уже другое лицо.

Преемником Шигоны на посту тверского дворецкого стал, по-видимому, И. И. Хабаров: впервые с этим чином он упоминается 5 июня 1541 г. в меновной грамоте, выданной им вместе с рязанским дворецким В. М. Тучковым старцам Троицкого Павлова Обнорского монастыря[1605]. Поскольку с лета 1540 до конца 1541 г. «в силе» находился боярин кн. И. Ф. Бельский, явно покровительствовавший И. И. Хабарову (вспомним, как осенью 1538 г. он хлопотал о пожаловании своему протеже чина окольничего[1606]), то это назначение на должность тверского дворецкого можно с определенной долей уверенности приписать его влиянию. Впрочем, занимал ее И. И. Хабаров недолго: в результате январского переворота 1542 г. его благодетель кн. И. Ф. Бельский был свергнут и заточен, а он сам сослан в Тверь[1607]. (Нельзя не оценить своеобразный юмор их противников: город, еще недавно находившийся под управлением Хабарова, стал теперь местом, где он содержался под стражей.) Впоследствии, когда придворная конъюнктура снова изменилась, И. И. Хабаров, как мы уже знаем, стал боярином и «большим» дворецким.

Недолгое пребывание Хабарова на посту тверского дворецкого кажется идеальным подтверждением выдвинутого А. А. Зиминым тезиса о прямом влиянии придворной борьбы на дворцовые назначения, — подтверждением тем более убедительным, что самому ученому описанный выше случай остался неизвестным. Но главный вопрос заключается в том, в какой мере этот случай (так сказать, «казус Хабарова») можно считать типичным: все ли дворцовые чины распределялись в соответствии с постоянно менявшейся придворной конъюнктурой, или перед нами скорее исключение, а обычная практика была все-таки иной. Поэтому не будем спешить с выводами и продолжим наблюдения за сменой руководства Тверского дворца.

Преемником Хабарова на посту тверского дворецкого стал, по-видимому, окольничий Юрий Дмитриевич Шеин: первое (и единственное) упоминание его в этом качестве, которым мы располагаем, относится к сентябрю 1542 г., когда он подписал как свидетель данную грамоту вдовы И. А. Челяднина Елены Троице-Сергиевому монастырю на ее вотчину, село Новое, в Ростовском уезде[1608]. За назначением Шеина (в отличие от Хабарова в 1541 г.) не видно чьей-то «сильной руки» при дворе. Других известий о его дворечестве нет, но можно предположить, что он оставался на своем посту до смерти, наступившей весной 1544 г. (не позднее мая)[1609].

Затем Тверской дворец возглавлял боярин Иван Семенович Воронцов (первое упоминание о нем как о дворецком относится к 1 сентября 1544 г.)[1610]. А. А. Зимин связывает это назначение с возвышением Воронцовых[1611]. Действительно, братья Иван и Федор Воронцовы пользовались в то время большим влиянием при дворе, были членами государевой Думы. Но должность тверского дворецкого досталась Ивану Семеновичу не в качестве «приза» в результате очередного дворцового переворота: по всей видимости, он просто занял место, освободившееся после болезни и смерти Ю. Д. Шеина. А по своему высокому местническому статусу (боярин!) он, безусловно, имел больше прав на вакантную должность, чем многие другие претенденты.