«Вдовствующее царство»: Политический кризис в России 30–40-х годов XVI века

Что же касается приведенного выше утверждения А. К. Леонтьева о том, что якобы уже к 1530-м гг. произошел переход к ведомственной специализации разрядных дьяков и появилось само учреждение (Разряд), то, по-видимому, здесь мы имеем дело с крайностями институционального подхода, господствовавшего до недавнего времени в отечественной историографии. На самом деле все, что мы знаем о деятельности Цыплятева и Курицына, не позволяет говорить об исключительно «ведомственной» специализации обоих дьяков: как было показано выше, первый из них совмещал исполнение разрядных функций с активным участием в дипломатических переговорах, а второй в начале 1534 г. занимался подтверждением монастырских жалованных грамот (вместе с Ф. Мишуриным). К этому следует добавить, что выражение «разрядные дьяки», как отмечает сам Леонтьев, впервые появляется в источниках только в 1563 г., а «Разрядная изба» — в 1566 г.[1784]

Таким образом, в эпоху «боярского правления» особых «разрядных дьяков» (равно как и особых посольских дьяков) еще не было. В 1539 г. разрядные функции временно исполнял дьяк Третьяк Раков: в июне указанного года он посылался от имени великого князя к местничавшим воеводам в полки с увещеванием — отложить счеты до окончания службы[1785]. По-видимому, это поручение осталось кратким эпизодом в карьере Матвея Третьяка Михайлова сына Ракова: в 1537–1542 гг. он в основном упоминается в связи с участием в приемах литовских послов[1786].

В 40-е гг. XVI в., согласно собранным А. К. Леонтьевым данным, разрядные функции выполняли дьяки Иван Курицын, Иван Цыплятев (сын упомянутого выше Елизара) и Иван Бакака Карачаров[1787]. Но, помимо разрядной деятельности, они занимались и другого рода делами, Так, подпись Ивана Курицына сохранилась на докладной купчей (сделка была доложена окольничему И. И. Беззубцеву) М. М. Тучкова на половину сельца Ефимьева в Костромском уезде[1788]. Следовательно, этот дьяк участвовал в контроле над поземельными сделками. Иван Елизаров сын Цыплятев не только подтвердил в 1546/47–1547/48 гг. несколько кормленных грамот[1789], что входило в обязанности разрядных дьяков, но и скрепил своей подписью в апреле 1547 г. (вместе с дьяками Борисом Ивановым и Семеном Мишуриным) жалованную грамоту Ивана IV Александро-Свирской пустыни[1790]. Наконец, Иван Бакака Карачаров совмещал выполнение разрядных функций с активной дипломатической деятельностью: в 1542 и 1549 гг. он участвовал в приеме литовских послов, а затем в составе посольства М. Я. Морозова ездил в Литву[1791].

* * *

Наряду с великокняжескими дьяками источники 30–40-х гг. XVI в. знают еще одну категорию приказных людей — дворцовых дьяков. Последние не обладали авторитетом и самостоятельностью государевых «ближних» дьяков; в своей деятельности они непосредственно подчинялись дворецким, о чем сохранилось прямое свидетельство. На обороте духовной памяти П. М. Молечкина (1523/24 г.) сделана характерная помета: «Лета 7042-го, марта 20 вторый день сю духовную грамоту Петра Мотфеева сына Молечкина по дворецкаго приказу Ивана Юрьевиня Поджогина дворъцовай дияк Поспел Неклюдов Лебедева выдал Петровой жене Алене и руку свою к сей духовной грамоте приложил»[1792] (выделено мной. — М. К.).

Круг обязанностей дворцовых дьяков ограничивался рамками дворцового ведомства. Показательно, что никто из них не участвовал в переговорах с иностранными представителями, хотя они нередко назначались приставами, которые должны были «беречь» послов и снабжать их продовольствием («кормом»)[1793]. Угощение, которое от государева имени доставляли послам, также подлежало учету в дворцовом ведомстве[1794].

Дворцовый дьяк Гаврила Щенок Васильев сын Белого принимал участие в декабре 1546 — январе 1547 г. в организации смотра невест для Ивана IV[1795]. Дьяки дворцового ведомства сопровождали царя в походах[1796]. Но все же чаще они упоминаются в источниках в связи с поземельными делами. Так, дворцовый дьяк Иван Третьяк Михайлов сын Дубровин в 1541/42 г. описывал вместе с писцами кн. Р. Д. Дашковым и Ф. Г. Адашевым Московский уезд[1797]. В июне 1536 г. дьяк Новгородского дворца Никита Великий вместе с великокняжеским дьяком Фуником Курцевым и конюхом Бундом Быкасовым отписывали на государя у монастырей и церквей пожни, на которые у владельцев не было жалованных грамот и которые не были записаны в писцовых книгах[1798]. Другой новгородский дворцовый дьяк, Дмитрий Тимофеев сын Скрипицын, распоряжался в начале 40-х гг. предоставлением земель и угодий на оброк[1799].