Вдовцы

Я унес пакет фотографий к себе в комнату. Пойти гулять? Мне хотелось лечь и умереть. Я разложил фотографии вокруг себя — на камине, комоде, приколол кнопками к стенам. Вскоре я оказался в плену этого тела, которое так любил. Я почувствовал, что леденею при мысли о собственной гнусности. Я вопрошал глазами странного судию, чей взгляд проникал мне в самое сердце. Я не имел права… ни при каких обстоятельствах я не имел права соглашаться работать на Гаравана. В сущности, я перешел на его сторону. Я предал Матильду. Неужели я настолько бесхребетный? Матильда, ведь ты же знала, что я трус?.. Я вышагивал по комнате, и меня закружил хоровод мыслей. Если бы Матильда не начала… если бы она не изменила мне… Я не был трусом, когда выстрелил в Мериля… И за этим все пошло-поехало, заскользило, как лавина. Я скатился на самое дно, оглушенный падением. У меня едва хватило сил на то, чтобы заслониться скрещенными руками и уберечь гаснущее дыхание жизни. Кто на моем месте сделал бы лучше? А теперь я всего лишь жалкая развалина и задыхаюсь в предчувствии неумолимого конца. Мне неведомо, каким он будет, но я чую его приближение. И что, что мне делать, Матильда? Как отомстить за нас двоих? Как опять собраться с духом и убить Гаравана, если только он оставит мне на это время?.. В оружии тут недостатка нет… Но Гараван воздействовал на меня с такой силой, что я еще колебался. Он наверняка все предусмотрел, и в особенности то, что я рано или поздно почувствую искушение внезапно напасть на него. Он уже приготовился к отпору. Мне страшно. Подожди, Матильда. Дай мне срок, прошу тебя. Я еще слишком слаб, а он — слишком подозрителен. Вытянувшись на кровати, я мысленно проглядывал свою жизнь с Матильдой. Ласкал ее. Трепетал от любви и печали. Нет, так жить дальше невозможно. Если такое существование продлится, я рехнусь. Возможно, этого Гараван и добивался. Я поднялся в семь, чтобы явиться к столу в наилучшей форме. Умытый, причесанный, приодетый, я еще не утратил респектабельного вида. Он не сможет тешиться зрелищем моего поражения.

Дверь в столовую-музей заперта — я повернул ручку, но она не поддалась. Гараван объяснил, что запирает комнату из-за Флорана. Черт подери! Он тоже принимает меры предосторожности. Он оказался на кухне, где присматривал за жарким, которое томилось с овощами на краешке плиты. Старый Флоран заканчивал сервировку стола.

— О-о! — воскликнул Гараван. — Вы переоделись к ужину! Хороший признак! Дайте мне десять минут. Готовить жаркое на электрической плите — сущая профанация. Оно тушится либо слишком быстро, либо слишком медленно. Я не люблю современные плиты. Зато печки на дровах!… С ними ничто не сравнится… Извините. Одна нога здесь, другая — там.

Когда он спустился, на нем была уже не рабочая одежда, а костюм цвета пороха. Он дружески сжал мне плечо.

— Я подумал об одном англичанине, кажется, это у Сомерсета Моэма, — сказал он. — Помните, его герой к вечеру облачался в смокинг, чтобы обедать в своей палатке. Здесь не палатка, а гостиная, но ситуация схожая. На войне как на войне.

Пока мы сидели за столом, Гараван казался веселым, рассказывал остроумные анекдоты, вспоминал свои путешествия. Ничего удивительного, если Матильда подпала под его обаяние. Я поймал себя на том, что смеюсь над некоторыми его каламбурами. Время от времени я говорил себе: «И как он это может?.. Ведь он страдает не меньше моего». Но в нем, как и в Матильде, таилась жизненная сила, которая брала верх надо всем прочим. Он рассказал про те два года, которые провел в Оксфорде.

— Моя мать отличалась большим снобизмом. Она буквально выдрессировала меня. Бедная дорогая матушка хотела протолкнуть меня в политику. Я счастливо избежал этой участи… Возьмите сыру, Серж. Вы ни к чему не притрагиваетесь.

Рядом с ним я чувствовал себя ребенком. Он подавлял меня своим богатством, воспитанием, положением, спокойной смелостью. Есть мне не хотелось, но я взял кусочек сыру только из желания сделать ему приятное. Подобные мелочи выводили меня из себя. После обеда он увлек меня к бассейну выкурить сигару. Трава после дождя благоухала.

— Днем мне доставили еще одну объемистую пачку писем. Как было бы любезно с вашей стороны просмотреть их завтра, пока я закончу с коллекцией. А после этого мы смогли бы вплотную заняться работой. Вы немножко думали о нашем фильме?.. Молодая женщина — какой вы себе ее представляете?.. В социальном плане?.. Их отношения мне чем-то напоминают отношения принца и пастушки… Это нужно продумать. Ведь если она не восхищается мужем, то не сможет его выносить, когда он заболеет, потеряет силу… Как правило, жалость убивает страсть. Положив руки на бедра и опустив голову, Гараван задумался.

— Нужно показать страсть, способную на все, — продолжил он, — на самоотречение… Подумайте над этим хорошенько!

И добавил почти шепотом: — Страсть верности… хуже ее не бывает! Игра в недомолвки возобновилась? Нет. Гараван протянул мне руку.

— Спокойной ночи, Серж… Забудьте все это, если сумеете. Постарайтесь выспаться. Я тоже попытаюсь уснуть.