Вдовы

— Вы уже и так вполне на уровне. Конечно, кое-что вы проделали несколько неуклюже, но ситуация-то и впрямь была аховая! Я привык называть вещи своими именами. Полицейский парламентер — это полицейский парламентер. И мы никогда не будем лгать, какие бы требования ни выставил захватчик. Подделываться под шлюху... — Он покачал головой. — Я сказал Брэди, что сама идея мне не по душе. Но когда он заупрямился, я предложил: давайте позовем Джорджию. Если мы вынуждены обманывать захватчика, значит, с этим справится только очень опытный парламентер. А Джорджии уже приходилось и перекрашиваться, и быть «подставой»... Странно, что вы об этом не знаете.

— Как ее фамилия?

— Мобри, Джорджия Мобри.

— Не припоминаю.

— Она в основном, работает в «наркоше», в наркобригаде.

— Все равно не помню.

— Так или иначе, она могла бы аккуратненько сработать вчера. Беда в том, что она в отпуске. Но... Какая разница! Вы же сами сказали: и так все вышло.

— К счастью. Или, скорее, повезло. Это ваши слова.

— Ну, как бы то ни было...

— Но мне повезло. Правда?

— Мне кажется, все должно было происходить по-другому. Не следовало, наверное, врать ему. Если бы он вас разоблачил...

— Я старалась, так сказать, играть на недомолвках.

— Это точное выражение. Но на деле мы выдавали вас за шлюху. И если бы он вдруг заподозрил, что мы морочим ему голову... — Гудмэн многозначительно помолчал. — Там же была девочка. И револьвер.

— А почему Брэди пошел на риск?

— Рискнул вами или общим подходом к делу?

— И тем, и другим.

— Вами — потому, что старик отверг Марту. А ведь Брэди поначалу послал именно ее, не кого-нибудь. Ну а обман... Наверное, подумал, что он даст плоды. И уж если это могло спасти жизнь дитяти...

— Это спасло жизнь.

— Так обернулось дело.

— Тогда зачем ему меня прогонять?

— Не знаю, как у него все в голове устроено. А уже десять лет с ним работаю...

— Так долго!

— А что?

— Вы моложе выглядите.

— Хм. Мне тридцать восемь.

— И все равно — моложе. Так почему же все-таки выгонять?

— Не знаю. Ей-ей. Меня как громом ударило. Сначала он меняет Марту на вас, а потом идет на все ваши условия. Ну-с, в итоге вы вытаскиваете и девчонку, и старца без единой царапины, а Брэди решает вас уволить. Мишугге[7]. Вы понимаете идиш?

— Я знаю, что такое «мишугге». И мне кажется, знаю также, почему он хочет меня выбросить.

— Почему же?

— Потому что поступила по-своему. Не так, как он хотел.

— Он знал, что так будет, когда вы сказали, что никто не должен вмешиваться, пока старец не отдаст и ребенка, и оружие. Идея Брэди заключаюсь в том, что сначала выходит девчонка, а уж потом входите вы: торговля на равных.

— Но это точно то самое, что...

— Вы меня немного не поняли. Если бы он хотел выгнать вас из-за строптивости, то почему не сделал это тогда же, прямо на месте? Когда вы отказались поступить, как он приказал.

— Не знаю. А вы?

— Наверное, до него дошло, что, так сказать, на десерт он должен вас уволить, чтобы показать, кто начальник.

— Не выгнал же.

— Только потому, что я его отговорил.

— Как же это вам удалось?

— А я ему сказал, что вы — бесстрашная, честная, симпатичная и умная. И что, вероятно, станете лучшей в его команде. Несмотря на принадлежность к слабому полу.

— Бесстрашная? О, если бы вы только знали...

— Да, бесстрашная, — повторил он. — И другие, хм, вещи тоже — правда.

— И поэтому он дал мне месяц испытательного срока...

— Ах да, кстати. Я ему сказал, что вы еще и красивая.

— Не врите, — бросила она. — Не говорили.

— Да нет, сказал. Хотите сегодня пойти в кино?

Она посмотрела на него.

— Ну как?

— А что идет? — спросила она.

Луис Лееб заявил Карелле по телефону, что завещание его партнера уже подколото к досье, к работе над ним приступили, и потому у Луиса Лееба нет ни времени, ни желания обсуждать какие-либо детали с сыщиками, расследующими убийство. И уж конечно, не после того, как они надругались над священными гражданскими правами убитой горем вдовы мистера Шумахера; это — неслыханное преступление, а потому он, Лееб, естественно, а не Шумахер, до сих пор ожидает письменного извинения. Карелла сказал:

— Благодарю вас, мистер Лееб. — И повесил трубку.

В два пополудни, после того как часа полтора они прокорпели над завещанием в Третейском суде (каковой также почему-то назывался эрзац-судом, тогда как в других городах у него было иное название — Арбитражный), Карелла и Браун поехали в центр города на Джефферсон-авеню и оставили машину в изысканном соседстве с антикварными и модными магазинчиками, бутик, салонами красоты и выставками. Между двумя картинными галереями уютно гнездился магазин с кокетливым названием: «Бай и Уи. Щеночки».

Хозяйкой магазина была некая Полина Уид. Зго она продала черного породистого щеночка-лабрадорчика Маргарет Шумахер, дабы та могла подарить его мужу в честь первого Рождества, проведенного вместе. И вот теперь Уид была указана в завещании покойного как одна из наследниц. Ей досталось десять тысяч долларов.

Полина Уид была потрясена.