Вдовы

Одинаковых ситуаций с заложниками не бывает, но Джорджии уже приходилось с десяток раз сталкиваться с таким вариантом, когда сам заложник становится посредником. Бывало и так, что «хватун» отпускал жертву на переговоры с полицией, но, ясно, с условием, что если выпущенный не вернется, то кто-нибудь другой обязательно погибнет. Конечно, Джорджии этого не хотелось. Это патетичное ничтожное маленькое существо, служа посредницей и сидя в окошке, казалось, была накачана наркотой до такой степени, что не замечала орды полицейских, не только готовых к штурму, но даже жаждавших его начать, чтобы ворваться и сокрушить все на своем пути. Правда, Долли все-таки и в своем состоянии осознала, что за ее спиной была смертельная опасность: вооруженные до зубов бандиты, грозившие убить ее, если она не...

Если она «не»...

— Видишь ли, — сказала Джорджия, — мы еще не определили, какие перед нами проблемы...

Никогда не растолковывайте им суть проблем. Пусть сами этим занимаются...

— А если бы знали, — продолжала Джорджия, — мы бы уж что-нибудь да придумали... Мы же хотим помочь, но с нами не желают даже разговаривать.

Всегда намекайте на помощь. «Хватуны» обычно паникуют. Политические террористы, загнанные в угол уголовники, даже психопаты почти всегда в панике. И если твердить, что хотите им помочь...

— Ну почему ты не спросишь, как мы им сможем помочь? — сказала Джорджия.

— Ну...

— Давай-ка, спроси.

Долли повернула голову, Джорджии не было слышно ни что она говорит, ни что ей отвечают из глубины помещения. Только глубокий рокот мужского голоса. Долли вновь посмотрела на улицу.

— Он сказал, что у него нет проблем. Проблемы у вас.

— Кто это сказал?

— Диз.

Диз был их главной целью, уж его-то... Да уж, его они очень хотели сцапать...

— Какая же, по его мнению, у нас проблема? — спросила Джорджия. — Может, как раз тут-то мы и поможем.

Долли опять отвернулась.

На порядочном отдалении от линии огня, за баррикадами внешнего периметра Джорджия услышала голос Проповедника, прославлявшего достоинства Таван Броули, «служительницы чести и истины». Так он ее называл... «Во времена политической лжи и гонки вооружений... И сегодня здесь то же: наглая могучая демонстрация полицейских сил, брошенных против двух невинных юных афроамериканцев»...

А Долли заявила:

— Он говорит, что проблема в том, чтобы пригнать сюда вертолет, отсюда до аэропорта, а оттуда — на Ямайку на лайнере.

— Он этого хочет? Послушай, не верю. Пусть сам высунется, скажет. Я здесь одна, безоружная. Никто его пальцем не тронет, если он подойдет к окошку. Попроси его подойти, хорошо?

Джорджия действительно не была вооружена. Правда, на ней был облегченный бронежилет, но, знаете, против такой мощной «пушки»... Красная хлопчатобумажная тенниска, голубая куртка с надписью «Полиция» поперек спины. На ремне — уоки-токи.

— Долли!

— Да?

— Попроси его, о'кей? Никто его не тронет, обещаю.

Долли снова обернулась. Вновь послышались густые мужские обертоны в глубине дома. Долли повернула лицо к Джорджии и сказала:

— Он говорит, что ты все врешь. Они человека убили.

— Ну, это когда было. А сейчас совсем другое дело. Давайте вместе подумаем, как сейчас решить проблему. Ладно? Ты только попроси его...

Внезапно он появился в оконном проеме, темный гигант в свете кинокамер. Ни дать ни взять, как в кинофильме «Челюсти». Сердце может остановиться от ужаса. В руке у него был полуавтомат Калашникова — АК-47.

— Ты кто? — спросил он.

— Меня зовут Джорджия Мобри, — сказала она. — Я официальный представитель департамента полиции. А кто вы? Добавлю: я — парламентер.

Такое вот слово пришлось употребить. Парламентер присутствовал в подобных ситуациях, чтобы улаживать дело, вытаскивать людей от греха подальше. И запрещалось произносить слово «заложник». Нельзя также было говорить «сдайся» или «сдаваться». Вы должны были просить захватчика отпустить людей и выйти самим... Позвольте, сэр, помочь вам, мы никого не тронем. И все это — мягко, увещевательно. Нейтральные выраженьица. Слово «заложник» могло родить в «хапуне» сверхценную идею о самом себе, вдруг подумает, что он — Аятолла Хомейни. А слово «сдаться» оскорбительно для слуха и духа, оно невольно отчуждало обе стороны.

— Я — Диз Уиттейкер, — сказал он, — и нечего нам парламентерствовать. Не о чем. Кажется, Джорджия? Так?

Она глядела на окно, подняв глаза чуть выше подоконника. Видела перед собой рослого мускулистого мужчину с гладковыбритым черепом, в белой футболке, вот все, что можно было разглядеть. АК-47 в правой руке. Только один его размер привел ее в трепет. Незаконный в стране, сработанный где-то в Китае полуавтомат — такими были вооружены вьетконговцы; после каждого выстрела приходилось переводить рукоятку затвора в исходное положение. Но рожок — на семьдесят патронов! Воображаете? Без дозарядки! Элегантный зловещий изгиб наводил на мысль о том, что именно так и должно выглядеть смертоносное боевое оружие...

— Ну-ка, Джорджия, встань, — сказал Диз.