Вдребезги

Джеймс улыбнулся, намотал цепочку на пальцы.

– Как ты это выбрал?..

– А чё тут выбирать. Ты ж Купидончик. Вот чтоб у тебя было из чего шмалять.

– Застегни, – сказал Джеймс и руками поднял волосы над затылком.

Майкл выдохнул наконец с облегчением, потёр лицо руками, встряхнулся.

– А знаешь, – Джеймс наклонил голову, чтобы было удобнее, – это очень древний символ.

– И чего он символизирует? – Майкл, чертыхаясь про себя, пытался справиться с крошечным замком. Джеймс терпеливо сидел и ждал, подставив голую шею.

– Сексуальное влечение и страсть. Лук – традиционное оружие бога любви, и кстати, не только в европейской культуре.

– Вишь, как угадал. – Майкл застегнул цепочку, погладил пальцами тонкую шею. – Про влечение. Значит, каждый раз, как посмотришь, будешь вспоминать, как я тебя за жопу держу.

Джеймс звонко рассмеялся, коснулся пальцами серебра. Подвеска съехала ниже ключиц и виднелась в распахнутом вороте рубашки, как метка.

– Ты такой романтик, Майкл.

– А говорил – варвар.

– Романтичный варвар. Трогательный и дикий. Стой тут, у меня тоже есть подарок. Только простой, без значения.

Джеймс вскочил, выволок из-под кровати свой чемодан.

– Я не знал, когда тебе его лучше отдать, – сказал он, будто извинялся, – Рождество ведь уже прошло. Так что… вот. Прости, что без упаковки – дома такая суматоха была, что я сначала не успел, а потом забыл. Хорошо ещё, вспомнил с собой взять, когда собирался.

А ведь тоже волнуется, подумал Майкл. Хотя ему-то с чего? Не о чем ему волноваться, Майклу и стаканчик из «Старбакса» в радость. Не предмет же важен, пусть это хоть позолоченная шишка будет.

Джеймс дал ему в руки продолговатую чёрную коробку.

Внутри были часы.

Круглый чёрный циферблат в стальном корпусе, кожаный ремешок – никаких выкрутасов, даже цифры обозначены одними делениями. Бывают часы, как Бэтмобиль – с календарём, секундомером, гироскопом, прицелом и парашютом. Такие часы, которые занимаются с тобой сексом, потом курят в постели и уходят, не попрощавшись.

Эти были как строгий поцелуй дулом в висок – ничего лишнего, ничего личного, просто такая работа. На такие часы, небрежно встряхнув манжет, смотрит секретный агент 007 перед тем, как скрутить глушитель с «Беретты».

– Охренеть, – потрясённо сказал Майкл. – Прям как у Бонда.

Джеймс гордо улыбался:

– Нравятся?..

– Спрашиваешь!.. Они по виду умнее меня. И красивые…

– Надень, – потребовал Джеймс.

– Да их наверняка только с костюмом можно носить, а я тут по-простому.

– Нет, они обычные, – Джеймс тряхнул головой. – Я специально выбирал неброские, чтобы на каждый день.

– Это по-твоему – неброские?.. Я в зеркале за ними себя не увижу, – разулыбался Майкл. – И куда такое каждый день носить. Поцарапаются же.

– У них закалённое стекло, – упрямо ответил Джеймс. – Надень.

– Застегни, – Майкл протянул ему руку.

День был долгий – первый день нового года. Светлый, белый, смешной. Гуляли до темноты, кидались друг в друга снежками. Бобби гонялся за ними, гавкал так, что вороны снимались с веток. Валялись в снегу, в сотый раз целовались, как в первый. Смеялись – нет, хохотали – просто так, без повода, без причины. Лежали, смотрели на звёзды. У Майкла джинсы промокли насквозь, будто он в них купался.

Вернулись замёрзшие до трусов.

– Я ч-чайник поставлю, – сказал Майкл. – С-согреемся.

– Л-лучше глинтвейн. У н-нас в-вино есть.

– Н-ни разу не п-пробовал.

– Ты!.. – Джеймс аж дрожать перестал. – Ты ни разу не пробовал глинтвейн!..

Майкл пожал плечами и засунул Джеймса в свой свитер. Камин полыхал так, что можно было даже свет не включать.

– Доставай вино, – строго велел Джеймс. – И апельсин. И корицу. Я сейчас сварю тебе такой глинтвейн, что ты на всю жизнь запомнишь.

29

Когда они вернулись, Лондон был прежним. Ленивое остывшее небо ползло над городом куда-то на север, устало сыпало снежную крошку. Та не долетала до земли, таяла на лобовом стекле, в шлейфе бензиновых выхлопов, в мелких лужах, которые не просохнут до самой весны.

Возле дома в Кенсингтоне на ветру качались голые кусты роз среди вялой сухой травы. Джеймс стоял у кованой калитки в заборе, держал Майкла за пояс, прижимался щекой к плечу.

– Ну, иди уже, – хрипловато сказал Майкл, отпустив ворот его пальто. Разгладил, чтобы на шерсти не остались следы от пальцев. – Кому говорю.

– Давай завтра?.. – спросил Джеймс, подняв голову. – У меня каникулы. Семестр начнётся только через неделю.

– Мои будут в Дублине ещё дней пять.

– Хочешь, приеду?

– Хочу.

– Когда можно?

– Всегда, – сказал Майкл, опять целуя в припухшие губы. – Тебе – всегда. Иди уже, блин.

Джеймс расцепил руки, взялся за ручку своего чемоданчика. Ушёл в дом.

Майкл вернулся в машину. Там пахло мокрой собачьей шерстью, на дверях снаружи остались брызги грязи с грунтовой дороги. Пришлось заехать на мойку, чтобы привести «Фольксваген» в порядок.

К дому Брана Майкл подкатил уже в темноте. Зимний день был коротким, весь прошёл в сборах, дороге, прощании у калитки. У Брана в окнах горел свет, плотные шторы были задёрнуты. Ещё раз проверив, не забыли ли они чего на заднем сиденье или в багажнике, Майкл постучал в дверь.