Вдребезги

– Нормально… Хорошо всё. Глянь сюда, – Томми забрал пачку фотографий у него из рук, перебрал, вытянул одну. Перевернул. На обороте был записан номер телефона. – Позвони.

– Это… – Майкл похолодел, впился в него взглядом. – Это Джаймс?..

– Просто позвони, – Томми спрятал глаза. – Я ничего не знаю, она сказала только номер передать. Правда не знаю… Она тебе денег на карту кинула, на час должно хватить.

Майкл выхватил фотографию у него из пальцев.

– Ты иди, чего, – сказал Томми, утерев нос ладонью. – Я всё равно ненадолго…

– Спасибо, – еле слышно ответил Майкл.

Телефонная кабинка с прозрачными стенками висела возле библиотеки. Каждому заключённому позволялось трепаться столько, на сколько хватало средств на телефонной карте. Майкл пользовался своей редко – звонил только домой.

Прижав трубку к уху, он вставил карту и набрал номер. Прижался затылком к исцарапанной пластиковой стенке. В этой части коридора сейчас было пусто, только охранник маячил у решётки, перекрывающей коридор. Майкл закрыл глаза, считая гудки. Три… Пять… Десять.

Наконец что-то щёлкнуло, и он услышал дыхание.

– Прости, – зашептал он. – Прости, прости, прости…

– Что же ты наделал, Майкл, – отозвался дрожащий голос. – Что ты наделал…

– Я не знал!.. – Майкл прижался лбом к телефонному аппарату, изрисованному чёрным маркером, зажмурился на мгновение. – Я не знал, что там кокс, правда!.. Я просто… – он резко вдохнул, оборвал себя. – Как ты?..

– Плохо, – тихо ответил Джеймс. – Мне очень плохо без тебя. Я очень скучаю.

Майкл перевёл дыхание.

– Слушай, ещё не финиш… Завтра суд, последнее слушание. Всё решится. МакКейн говорит, всё идёт хорошо. Я всё делаю, как он скажет. Я скоро вернусь, слышишь?.. Скоро увидимся.

– Нет, – сказал Джеймс. – Не увидимся.

– Почему?.. – прошептал Майкл.

– Отец запретил мне с тобой встречаться.

– Я знаю, – с облегчением выдохнул тот, – мне адвокат разъяснил, что для твоего отца это херово. Но это ж только пока меня не отпустят! А если отпустят – то всё же нормально?.. Да?..

– Нет, – тихо сказал Джеймс. – Он сказал, что поможет вытащить тебя, если мы не будем видеться, пока я не закончу учиться.

Майкл потрясённо замолк.

– Я перевёлся в Сорбонну, – сказал Джеймс. – В Париж.

– Не будем видеться?.. – переспросил Майкл.

– Пока я учусь.

– А потом?..

– «Потом» будет через пять лет! – отчаянно сказал Джеймс.

Майкл замолчал. Он слышал, как в трубке тот шмыгает носом, не стесняясь реветь, и не знал, что сказать.

– Ты ещё здесь?.. – тихо спросил Джеймс.

– Я… я к тебе приеду, – растерянно сказал Майкл. – Выберусь и приеду в твой Париж. Что-нибудь придумаем вместе. Он же не может…

– Нет, – всхлипнул Джеймс. – Я ему обещал. Что мы не будем ни видеться, ни общаться, если… если он поможет.

Майкл стукнулся лбом о телефонный аппарат, замер.

– Я с ним поговорю… Ну нельзя ж так…

– Ты его не знаешь, – прошептал Джеймс.

– Слушай, что бы там ни было, – торопливо сказал Майкл. – Как бы ни повернулось – я тебя дождусь. Я тебя дождусь, слышишь?.. Ты там учись. Я что-нибудь придумаю. Не бойся, – он машинально гладил пальцами изрисованный бок телефона, задевал ногтями облупившуюся краску. – Я тебя не забуду. Ты у меня один. Я тебя всегда буду любить. Я выберусь, – горячо пообещал он. – Вот увидишь. Ты только тоже жди.

– Майкл, – позвал Джеймс. – Сделай кое-что. Если тебя… – он запнулся, – когда тебя отпустят… позаботься о Бобби. Он ни в чём не виноват.

Джеймс прерывисто вздохнул, в его голосе отчётливо были слышны слёзы.

– Я всё сделаю… Я его заберу.

– Я люблю тебя, – сказал Джеймс и повесил трубку.

В ночь перед судом Майкл не спал. После разговора все чувства пропали, будто выключились, будто разъединились какие-то клеммы между сердцем и головой. Он лежал, укрывшись одеялом до середины груди. Тупо смотрел сухими глазами, как на стене смешивается тусклый коридорный свет и лунный луч, тянущийся из окошка под потолком.

Коридорный был одноцветно белым, невзрачным. Такой простой, что его даже не замечаешь, заходя в офис, больницу или почтовое отделение. Он обыденный, примитивный, привычный. Лунный свет был ярким, отчётливо голубым. Он тёк по стене, коридорный свет пытался нагнать его, и там, где они встречались, Майклу мерещились серебряные искры. Когда через несколько часов луна зашла, белый свет остался там же, где был, пустой и безжизненный.

Утром, уходя из камеры вслед за охранником, Майкл знал, что сюда уже не вернётся. Если его признают виновным – переведут в другой корпус. Если оправдают – отпустят. Костюмчик, как всегда, был спокойным. Майкл тоже был спокойным. Таким спокойным, что из него можно было бы делать успокоительное. Костюмчик что-то говорил, Майкл кивал каждый раз, когда тот спрашивал: слышишь? понял? Но не слышал и не понимал.

В зале суда он занял своё место, ухватился взглядом за герб над трибуной судьи. Голоса вокруг сливались в однообразный шум, как ночной прибой, который наползает на берег и лижет подтаявший снег. Майкл сидел ровно, не глядя по сторонам. Вставал, когда велено, садился, когда Костюмчик дёргал за рукав.