Вдруг выпал снег. Год любви

«Дорогая редакция!

Не знаю, как благодарить Вас, что приняли во внимание мое первое письмо и ответили мне. Публиковать мои письма в журнале я возражаю. Так как, если Илья узнает, что есть ребенок у нас, то может возвратиться ко мне. И я верю. Он не такой плохой человек. Отец погиб. Мать осталась одна. Сам находится среди хорошего коллектива. Но все-таки по какой-то причине он не пишет мне. Я не знаю, что с ним. Хотя он отлично знает, что, кроме него, я не имею ни родных, ни близких, чтобы могла бы уехать, ждать ребенка. И потому прошу вас очень, помогите мне. Может быть, Ваше письмо убедит его, если напишете ему самому. Я прошу Вас очень об этом. Напишите ему. Я верю, что Ваше письмо убедит его и он может вернуться к родному будущему ребенку.

Прошу Вас очень, помогите мне. Он все время разъезжает на соревнования, но в августе должен быть в своей части.

Его адрес…

С искренностью к Вам Аглая».

Резолюция главного:

«Напишите письмо ее жениху по адресу, указанному в этом письме».

— Написали? — спросил Игорь у Кутузова.

— Нет. Потому и дал вам на чтение…

— Я не возьмусь, — сказал Игорь.

— Почему?

— Я больше верю рядовому Кошкину, чем Аглае с редкой фамилией Линда.

— Основания? — спросил Кутузов.

— Интуиция.

— С точки зрения юриспруденции, это не довод. Рядовой Кошкин не отрицает, что ребенок может быть его. Он просто не уверен. Он не знает, его ребенок или не его. В этом случае женщине виднее.

— Линда — лживая девушка. Она не вызывает у меня симпатии. В первом письме она говорит, что отец у нее пьяница. Кошкину сообщает, что дочь генерала, а в последнем письме жалуется, что родных у нее нет вообще…

— Так… — протяжно сказал Кутузов. — А если сделать скидку на молодость?

— Двадцать пять лет такой возраст, когда даже девушке пора отвечать за свои поступки.

— Так… — повторил Кутузов. — Вы не видите в этом материале проблемы?

— Я вижу проблему распущенности. Мне ее не поднять. Но и осиль я это, полковник Федоров все равно не согласился бы на публикацию материала.

— Это другой вопрос… И как раз в этом вы ошибаетесь… Я вот о чем хочу спросить… Не находите ли вы, что публикация материала пошла бы на пользу и Линде и Кошкину.

— В семейном плане…

— И в плане создания семьи… И в том, чтобы в дальнейшем не совершать ошибок.

— Они их не совершили. Там, в Закарпатье, они делали то, что хотели. Они проводили время. Получали удовольствия… Василий Дмитриевич, если человек взялся за электрический провод, не ведая о действии электричества, то это ошибка. Но если то же самое он сделал сознательно, какая уж тут ошибка?

— Убедительно.

— Мало того, есть еще одна проблема. Заботы, неприятности, вернее, преодоление, разрешение их, возникших в результате распущенности, переадресовываются обществу. В данном случае нашему журналу… Даже если бы мы были волшебниками и соединили их в браке, ничего хорошего это не принесло бы. Они плодили бы не только детей, но проблемы, которые мы своей волшебной силой обязаны были решать.

— Я ваш должник, — сказал Кутузов. — Пойду к главному выдавать ваши мысли за свои.

В конце Метростроевской Игорь по подземному переходу вышел к станции метро «Парк культуры». Доехал до «Киевской». Вышел к пригородным платформам. Электрички стояли заснеженные и прямые. Он доехал до Матвеевской — второй остановки от Киевского вокзала.

В почтовом ящике его ждало письмо, написанное Жанной Луниной.

3

В открытую дверь подполковник Хазов вошел вкрадчиво, неслышно. Матвеев кинул взгляд на пол. Случаем, не в тапочках ли командир первого батальона? Дежурный по части капитан Сосновский закрыл за Хазовым дверь.

— Разрешите, товарищ полковник?

— Садитесь, Василий Филиппович.

Хазов сел на стул. Перед ним блестел полированный узенький столик, стоявший перпендикулярно к большому письменному столу командира полка. На столике красовалась пепельница, тяжелая, из хрусталя. Хазов знал, что полковник Матвеев ездил вчера в Сезонное. И догадывался: вызов в штаб полка связан с этой поездкой.

Матвеев долго и задумчиво смотрел на пепельницу, возможно, любуясь тем, как переливается в ней падающий из окон свет. Потом сказал: