Командир первого батальона подполковник Хазов появился в штабе полка в конце дня. И через дежурного по штабу попросил полковника Матвеева принять его по личному вопросу.
Никто не назвал бы Хазова «светом в окошке», равно как никто бы не назвал его и «валенком». Было в нем что-то от буквоедства; иногда он без достаточных оснований впадал в панику. Но при всем при том дело свое любил, человек был честный, не подлый, не завистливый.
Хазов вошел в кабинет спокойно и вместе с тем аккуратно, словно остерегаясь наделать шума. Его квадратное лицо, и так-то плоское, виной чему, несомненно, был приплюснутый широкий нос, сейчас казалось выдавленным на листе серого картона, до того бестолковым было электрическое освещение в кабинете командира полка. Выручала лишь большая модная настольная лампа салатово-белых тонов, подаренная Матвееву председателем подшефного совхоза, которому, в свою очередь, ее в паре с другой такой же подарили гости из ГДР.
— Садись, Василий Филиппович, — сказал Матвеев, подвинув к нему пачку «Столичных».
— Спасибо. — Хазов бережно поднял стул, потом поставил его чуть поодаль, ровно настолько, насколько было удобно для того, чтобы сесть у стола, посмотрел почему-то на свои брюки, точно желая проверить, не помялись ли на них складки. Сказал присаживаясь: — Вы меня простите, Петр Петрович. Товарищ полковник… Но разговор будет во многом неожиданный.
— В конце решим, — закуривая, сказал Матвеев, — прощать или нет. Давай, Василий Филиппович, выкладывай.
— Тетка у меня в Москве живет по отцовской линии, — обстоятельно начал Хазов. — Одна-единственная. 21 декабря 87 лет исполнится. Квартира у нее по Кутузовскому проспекту двухкомнатная, 36 метров и шесть десятых… А в министерстве у меня друзья служат. Вместе академию Фрунзе кончали. Нужен им офицер на должность полковника с опытом строевой работы. И с жилой площадью в Москве.
— Неужели для них жилплощадь — вопрос? — удивился Матвеев.
— Вопрос, — покорно ответил Хазов. — А тетка у меня единственная, престарелая. Ходатайство министерства — и проблемы с пропиской нет.
— Верно, — согласился Матвеев.
— Отпустите меня, Петр Петрович. Шанс хороший. Но, может быть, и последний.
Задумался Матвеев. Нет, он знал, что не станет препятствовать переводу Хазова в столицу. Важнее другое: принесет ли назначение командира первого батальона на пост в министерстве большую пользу делу укрепления обороны? Но этот вопрос Матвеев решать был не вправе, ибо он весьма расплывчато представлял круг задач, которые будут поставлены перед Хазовым там, в Москве, другими начальниками, многоопытными, принципиальными.
— У вас ценный опыт строевой работы, — сказал Матвеев с заметной усталостью в голосе. — Не жалко ли ставить на нем крест? Превращаться в чиновника от армии.
— Это вы зря товарищей обижаете, Петр Петрович. — Хазов выдавил улыбку, отчего лицо его сделалось еще более плоским, а нос как бы исчез совсем. — Армия — сложный организм. И нужны ему не только мышцы…
— Но и серое вещество, — быстро закончил Матвеев.
— Я хотел сказать — голова…
— Верно, Василий Филиппович. И бесспорно… Голова, так сказать, деталь архиважная. — Собравшись с силами, Матвеев бодро посмотрел на Хазова: — Я дам вам объективную положительную характеристику. Только после учений. Сам понимаешь, нельзя нам ударить в грязь лицом.
— Спасибо, Петр Петрович.
…В папке для доклада оставался еще один документ. И когда Хазов вышел, Матвеев, подышав свежим воздухом возле маленькой форточки и полюбовавшись снегом, вернулся к своему столу. Подвинул к себе папку. Документ был следующий: