Вдруг выпал снег. Год любви

— Мы немцев до вчерашнего дня месяц не видели. Далеко Сморчково от дорог. Глухомань. Красивое слово. Правда. Глухомань… Глухая ночь. Глубокая… А вчера немецкие танки здесь, как на параде, катили. Народ моментально разбежался по деревням, к родственникам, знакомым. Наверное, одна я в погребе на все село осталась. Бой сорок минут был… Стихло. Я вышла. У нас на Приречной и стекла целы. А верхнее село — сплошной костер…

— Танковый бой, — пояснил Литвиненко, вымытый, выбритый, порозовевший. Удивился: — Как же танки в такой грязище не застряли?

— Вчера сухо было, — сказала учительница Лида. — Ночью налетел ливень с грозой.

— Страшно было одной в погребе? — спросил Матвеев.

— Я не одна была. Со мной четыре собаки прятались. Кошка. Поросенок. И семь кур.

— Ваше хозяйство? — догадался Литвиненко.

— Да. В деревне без хозяйства нельзя. Это я быстро поняла. Еще в сороковом… Только три собаки были соседские…

Матвеев ушел спать. Двери комната не имела, лишь веселые ситцевые занавески, казавшиеся новыми, словно купленными вчера.

— Я какая-то ненормальная… Я с самых-самых детских лет все любила запасать. Я даже гвоздики запасала и гаечки. А когда сюда приехала и колхоз дал мне этот дом, специально для учительницы построенный, я словно с ума сошла. Забросала родителей просьбами.

— Где же ваша школа? — Это был голос Литвиненко.

— Школы теперь нет. От школы только угол стены остался, острый как пика.

Матвеев вспомнил край стены, который был похож на карандаш, битые кирпичи, лошадь и повозку, грязную дорогу, дымящийся танк, тяжело вздохнул…

— Мы заниматься здесь, в доме, начнем. Вернутся дети дня через два. И начнем. Дети хорошие. Маленькие, а взрослые. Умные… Нет, учатся как обыкновенные, довоенные. А глаза умные…

«Хорошо, что дети растут умные. Хорошо», — подумал Матвеев. И уснул…

Утром Литвиненко сказал, что любит учительницу Лиду.

— Она старше тебя.

— На четыре года, — подтвердил он.

— Четыре года не четыре месяца.

— Ерунда! Все ерунда! Старше, младше… — горячился Литвиненко. — Если любится, значит, любится. Может, я душой старше ее на сто лет, а ты на двести.

— Я на все триста.

Литвиненко махнул рукой. Матвеев сказал:

— Хорошо, ты ее любишь. А кричать зачем?

— Я жениться на ней хочу.

— Кто же тебя в Сморчкове поженит? Здесь еще никаких властей нет.

— А ты разве не власть? Ты военная власть.

— Печати у меня нет. И бланков нет. И вообще, лейтенант Литвиненко. Смирно!

Литвиненко ошарашенно посмотрел на командира, но команду выполнил.

— Вот так лучше. Вольно. Кругом. И шагом марш.

Литвиненко дошел до двери. Открывая дверь, повернул голову. Сказал убежденно:

— И все равно любовь — это любовь. А кто старше, кто младше, не имеет значения.

2

Жанна — Игорю.