Вдруг выпал снег. Год любви

Пахло елкой и холодным снегом, холодным и хрупким, из которого не слепишь снежок, не скатаешь бабу. Такой снег скрипуче похохатывает под валенками, под сапогами, а кожу обжигает будто крапива. В таком снегу очень неуютно лежать, поджидая противника, даже если на тебе и маскхалат, и ватные брюки, и стеганка: он искрится под осветительными ракетами, искрится предательски. И трассирующие пули находят тебя на нем, как собаки по следу.

Матвеев вспомнил февраль 1943 года и наступление войск Северо-Кавказского фронта на Славянскую и Верхниковскую, разведку боем возле населенного пункта, название которого теперь стерлось из памяти. Тогда тоже снег был хрупким, тогда тоже пахло холодным снегом, но не только снегом…

Синий туман. Снеговое раздолье,
Тонкий лимонный лунный свет.
Сердцу приятно с тихой болью
Что-нибудь вспомнить из ранних лет.
Снег у крыльца как песок зыбучий.
Вот при такой же луне без слов…

Древние греки даже историю писали в стихах. Об этом Матвеев вычитал где-то у Вольтера. Гармония стиха стимулировала память, позволяла затвердить в ней самое главное, самое важное, то, что люди обязаны были помнить наизусть. Раньше греков о великой силе поэтического слова знали египтяне. И может, кто-то знал про эту тайну еще раньше их…

Если я заболею,
к врачам обращаться не стану.
Обращусь я к друзьям
(не сочтите, что это в бреду):
постелите мне степь,
занавесьте мне окна туманом,
в изголовье поставьте
ночную звезду.
Я ходил напролом.
Я не слыл недотрогой.
Если ранят меня
в справедливых боях,
забинтуйте мне голову
горной дорогой
и укройте меня
одеялом в осенних цветах.

Он прочитал эти стихи Ярослава Смелякова, а вернее, напел тихо-тихо. И почувствовал вдруг, как часто стучит в груди сердце, как свежа и ясна голова. Хотелось думать о любви, думать широко, изначально. Таинственны истоки этого чувства, живущего в человеке. И вместе с человеком уходящего в небытие. Впрочем, уходящего ли?.. Разве не остается оно в песнях, в слове, наконец, в детях, неделимое и неисчезающее, как небо, как воздух.

Литвиненко женился на Лиде. И был счастлив. Правда, он рассказал ей, что Матвеев не советовал жениться на женщине, старшей возрастом.

Лида не простила этого Матвееву.

Когда Матвеев сделает Жанне предложение, а он обязательно сделает это сегодня, и у нее найдутся советчики-доброжелатели, которые скажут:

— Неужели нельзя найти спутника жизни помоложе?

Интересно, что она ответит? Как она поступит?

…В десять часов позвонил подполковник Пшеничный. Сообщил, что с патрульной службой все в полном порядке. И вообще в гарнизоне все нормально.

— Хорошо, — сказал Матвеев.

Положил трубку. И вот тогда почувствовал странную тяжесть в левой половине груди. Он потер грудь ладонью. Тяжесть не исчезла.

«Сосуды играют», — подумал Матвеев. И еще подумал: «Может, нужно их расширить…» Посмотрел на сервант, где стояла бутылка коньяка. Бутылку открывать не хотелось. С минуты на минуту Коробейник должен был привезти Жанну…

5

К дороге привыкаешь словно к вещи. Если она перед тобой, если она твоя, то уже тем самым она становится обыкновенной, лишенной очарования новизны, качества, обладающего недолгой, но могучей силой.

Последнее время Жанна часто ездила из Каретного в гарнизон в этом «газике», с этим шофером. Фары как лошади тянули колеса за собой, пытаясь избавиться от их тяжести, фыркнуть и умчаться в набухающий светом лес. Там, в лесу, на глухой поляне, стоит избушка на курьих ножках, а в избушке бабка на печи сидит, которая все про судьбы человеческие знает. Может, не противиться зову света от фар? Может, в лес за ними, туда, к избушке? «Скажи, милая бабка Ежка, что меня в жизни ждет?»

Что?

А вдруг как скажет…

Нет, лучше не надо. Лучше сами узнаем. Поживем и узнаем…

Впереди то ли новая галактика, то ли уже огни гарнизона. Праздничные огни. Новогодние.

Он предложит:

— Жанна, будь моей женой.

Или:

— Жанна, давай распишемся.

Он, конечно, не скажет:

— Старуха, рванем в загс, чтобы все было нормально.

Нет. Он из другого поколения. У его поколения другой язык. Скорее всего он скажет:

— Жанна, будь моей женой.

Коробейник остановил машину у самого крыльца. С тех пор как Софья Романовна уехала в Москву, Жанна имела свои ключи. Она открыла дверь. Щелкнула выключателем. В доме было до странности тихо. Не снимая шубы, она вошла в гостиную. Матвеева увидела в кресле, откинувшегося на спинку… глаза его были закрыты… На лице блестел пот, лоб казался восковым.

— Петр! — крикнула она, сбрасывая с плеча сумку.

Схватила руку Матвеева. Нащупала пульс.