Вдвоем против целого мира

– Мы вместе похоронили Пончика в коробке из-под маминых сапог. Я завернул его в наволочку, мы вырыли могилу, и я закопал его. – Мишка вздохнул. – Пончик был для меня… ну, другом, что ли. У нас была какая-то особая с ним связь, все понимали, что он мой – даже Ромка это понимал. Мы с ним дышали вместе, я и не знал даже, как это – нет Пончика. И тут его не стало, мне жить не хотелось, ребята, вот честно вам говорю! Мать даже профессора Миронова пригласила, тот прописал мне какие-то таблетки, я от них спал, и это было лучше – спать и не думать, что Пончика больше нет и никогда уже не будет. Отец хотел принести в дом другого котенка, но я… в общем, это была плохая идея. А через четыре дня я проснулся утром: Пончик сидит на окне и смотрит на меня. Я подумал, что мы зарыли просто похожего кота, а мой Пончик – вот он, где-то шлялся и наконец вернулся, бродяга. Мир снова стал прежним. Я даже ущипнул себя – нет, вот он, мой Пончик, сидит на подоконнике. Я бросился к нему, чтобы взять на руки… А он так и сидел, смотрел на меня.

– Чучело?! – Маша выдохнула это, замирая от жалости. – Как же…

– Они вырыли его и отдали таксидермисту. – Мишка одним глотком прикончил стакан с пивом и сжал его в кулаке. – То, что они убили его, я не могу доказать. Но думаю, что убили. Он же доверчивый был и знал их, мог подойти, если приманили вкусненьким. А то, что они выкопали его и отдали Пончика… чтоб из него сделали… В общем, они были под окном оба. И Танька хохотала так, что на ногах не могла устоять. А Дариуш показывал, какое у меня выражение лица.

– А ты?

– А я, Машенька, смотрел на них и не видел. Потом вошла моя мама, увидела… это. И услышала, как Дариуш пересказывает, как менялось выражение моего лица. И меня увидела тоже. Ну и сделала так, чтоб ни Дариуш, ни Татьяна больше не переступали порог нашего дома.

– Как?

– Не знаю, Маш. – Мишка вздохнул. – Это… ну, чучело… мама унесла. Дариуш и Танька, когда увидели ее в окне, мгновенно перестали смеяться – взрослых они в эти проделки впутывать не планировали. Мама позвала Елену Станиславовну Оржеховскую, она тогда только начинала практику детского врача. Елена Станиславовна уколола мне что-то, и я уснул до вечера. Больше мы об этом не говорили никогда. Я не знаю даже, сказала ли мама о случившемся отцу и Ромке. Вчера я приехал с совершенно определенной целью, ребята. Я собирался подлить Дариушу и этой дряни в напитки очень сильное слабительное. Настолько сильное, что они бы обгадились прямо в своем банкетном зале.

– Подлил?

– Нет, Владь, не подлил. – Мишка вздохнул. – Посмотрел на них – двое богатых, не знающих, куда себя деть, великовозрастных недоумка. Ведь это полоумными нужно быть, чтобы делать то, что они делают. Ну, я их сайт имею в виду. А Пончика я не забыл, конечно. Папаша Дариуша подал мне на утверждение один проект. Я его зарублю, и он потеряет много денег, очень много. И тогда придет ко мне с заманчивым предложением, от которого я бы ни за что не отказался, я же не святой. Но я откажусь – в память о Пончике, и о том, что они сделали. Понимаете? Слабительное – это так, ерунда. А вот когда он миллионы потеряет – и из-за чего, из-за ерунды в его понимании, а он их потеряет, вот тогда я буду считать, что шутка удалась и мы квиты.

– Кошмар какой-то. – Илья обвел всех взглядом. – А ты, Соня?

– А я схожу в дом, принесу салфетки. Влад…

Она тронула его плечо, и он понял: Соня просит его рассказать ее историю. Она не в состоянии снова повторить ее.

Соня направилась к дому. Конечно, салфетки были просто предлогом, сейчас ей нужно как-то переварить все услышанное. Каждый из ее друзей был так или иначе обижен Дариушем и Татьяной. Они давно знали друг друга, и о слабостях друг друга тоже знали. Каждый из них, пережив «шутку», был ранен, но залечивали они эти раны порознь. И шрамы до сих пор дают о себе знать.

– Пора это отпустить.

Но Соня понимала, что легче сказать, чем сделать. Слишком многое ей придется отпустить.

На крыльце стоит ящик. Соня удивленно смотрит на нее – что это? Квадратный картонный ящик. Снова Дарику и Таньке неймется? Но любопытство пересилило, и Соня осторожно подняла крышку.

Три коробки с туфлями. Вот что имел в виду вчерашний парнишка, когда сказал: остальные вам завтра доставят. И доставили же!

Зазвонил сотовый, Соня машинально взяла трубку.

– Софья Николаевна, я звоню, как договаривались.

Она уже забыла об Афанасьеве. Накрепко, напрочь забыла. И тут эти туфли… Неудобно получилось.

– Дмитрий Владимирович…

– Что, снова я не ко времени? – Афанасьев смеется. – Вы заняты?

– Мы тут собрались у меня… шашлыки там, пиво…

Она понимает, что по-хорошему должна предложить Афанасьеву присоединиться, учитывая коробки с туфлями на крыльце и то, что он вчера спас ее от ужасной пытки каблуками, но с другой стороны – как на это посмотрят остальные? В кои-то веки собрались своей компанией, и придет какой-то совершенно чужой человек, после всех этих откровений…

– Я понимаю. – Афанасьев вздохнул. – А как насчет завтра?